— Перед обедом принесут, не дергайся, — бесцветным голосом проговорил сосед, закидывая ногу на ногу. — А где твои шмотки? Отобрали что ли?
— Меня в дороге взяли, — неохотно пояснил я, присаживаясь на скрипучую шконку. — Сутки в обезьяннике, приговор шерифа и сразу же «адская Мэри». Даже побриться не успел. Да еще ночь в дороге, дилижанс сломался. Ночевали в заброшенном поселке.
— Ого! — мексиканец рухнул на свою кровать, отчего пружины жалобно застонали. — Это где?
— В сорока милях отсюда. Даже не знаю, что за место. Церквушка там стоит заброшенная.
— Почему заброшенная? — удивился баклажан, тоже навостривший уши. — Это же поселок отца Фердинанда! Там люди живут!
— Нет уже никакого Фердинанда и людей, — пояснил я. — Сожрали их. Мы закрылись в церкви и переждали там опасное время.
Рассказывать о морфах, осадивших нас в поселке, я не стал. Все равно потом узнают. Не стоит сейчас из себя героя строить.
— Твою хреновую задницу! — выдохнул африканец. — Как же так?
— Да вот так, — ответил я.
Белый мужик с ухмылкой посмотрел на мой желтеющий «бланш» под глазом, но еще внимательнее — на старый шрам. Потом протянул руку, заключая тем самым негласный пакт о содружестве. Набат слегка притушил свои вопли в голове, в отличии от меня. Незнакомые люди всегда вызывают опасение, а в таких закрытых местах — тем паче.
— Меня Канадцем кличут, — представился он. — Я в этом муравейнике главный. Будешь держаться моих правил — уходить отсюда не захочешь. Стены толстые, решетки хрен выдернешь, охрана с пулеметами кругом. Ни одна тварь не прорвется.
— У меня как бы другие планы насчет проживания, — вежливо ответил я. — Так ты пахан, или просто смотрящий за «хатой»? Что-то не могу въехать.
— Под ним вся секция, — ответил мексиканец. — Сообразил, снежок?
— Если хочешь, называй меня Папой, — кивнул без тени усмешки на лице Канадец. Его палец, описав дугу, уперся в черного парня, жаждущего моей крови. — Этого гуталинового мальчика кличут Губастый Джок. Ну, мы его зовем попроще: Джок. Так ему нравится больше. Мой лучший напарник на выездах. Прикрывает спину. И я ему доверяю, как никому другому. Не вздумай, Археолог, клин вбивать между нами.
Джок вскинул руку со сжатым кулаком, словно салютуя словам Канадца. Меня он облил презрительным взглядом. По мне, так я бы его Губастым называл. Вон, какие вареники отрастил, шлепают друг о друга.
— Наш мексиканский друг — Бурито, — представил последнего жильца камеры мужик. — Хитрожопый малый. Ты с ним в карты не играй. И никогда не спорь попасть из револьвера в «десяточку» пять раз подряд. Он однажды песчаного волка завалил двумя выстрелами в гребанные бельма. Спас ребят от смерти. Ну… Тебя мы посмотрим, оценим.
Канадец хрустнул пальцами, забавно пошевелил бровями. Бурито заерзал на своей шконке, словно ожидал продолжения. И оно последовало.
— Как я понял, тебя не просто так посадили к нам? — спросил сосед. — Ты в курсе, что мы иногда выходим из Каньона в «заповедники»? Решил по программе лояльности скостить себе срок? Сразу предупрежу: если хочешь схитрить и на чужом горбу в рай въехать — не прокатит. Мы гниль за пять миль чуем. Дашь слабину — выпнем из нашей группы. Готов марать дерьмом свои штаны на каждом выходе?
— Если это поможет мне освободиться — готов, — без тени улыбки сказал я. — Не ищи во мне лоха, Канадец. Я в этих «заповедниках» побывал побольше вашего, и причем один, а не толпой. И зверья всякого повидал, не приведи Господь. Что ты мне тут лепишь? Испугать захотел? Пуганный на сто рядов.
Мой монолог привлек внимание баклажанного Джока. В его белоснежных бельмах появился интерес. Он даже перекинул руки из-за головы на грудь, скрестил их и стал ждать продолжения.