Следует толчок в спину, я влетаю в помещение, еще не разобравшись, куда попал. Дверь с грохотом закрывается, но зато распахивается небольшое оконце. Сую туда руки и чувствую с облегчением, как чертовы железяки покидают мои запястья. Чуть ли не с наслаждением растираю багровые полосы. Оконце захлопывается, отрезая меня от мира, в котором я еще несколько дней назад был свободным и счастливым.

— Мир в хату, уважаемые! — я повернулся и пристально оглядел свою новую «квартиру». Конечно, древняя русская тюремная идиома, произнесенная на эсперанто, навряд ли будет понята.

Смотрю с интересом.

Камера небольшая, на четыре человека. Шконки — то бишь панцирные кровати, привинченные мощными анкерными болтами к бетонному полу — стоят по две друг против друга. Узкий проход к столику возле стены; зарешеченное окошко под самым потолком, дающее минимум света. Сверху свисает тонкий черный провод с засиженной мухами лампой. Все-таки электричество здесь есть. Где-то находится ветряк, вырабатывающий энергию, но я не заметил такового. Может, тюрьма запитывается от города?

Слева от входной двери — параша, огороженная от «жилухи» тонкой фанерной перегородкой. Все-таки в американском секторе стараются блюсти право человека на уединение. Тут же проржавевшая раковина. Кран протекает. Капельки воды бесшумно падают вниз.

Теперь люди, с которыми мне придется жить долгие…ну, пятнадцать лет пусть чужой дядя сидит, а я найду возможность отсюда слинять при первой же оказии!

— Еще одного «снежка» пригнали! — с дальней шконки поднялась голова баклажанного цвета. Худощавый потомок погибшей Африки с хищным взглядом на добродушном, казалось бы, лице, с толстыми губами и пухлым носом смотрит на меня с настороженным любопытством. По мне, так все они на одно лицо. — Кто таков, приятель? Проясни!

— Черный Археолог, братан, — я не торопился проходить дальше невидимой линии, очерченной для новичков в двух-трех шагах от входной двери. — Слыхал о таком?

— Не-а, ни разу!

— В уши долбишься, значит, — я потерял интерес к баклажану.

— За что упекли, Археолог? — скрипнули пружины другой кровати. Смуглолицый, похожий на мексиканца, парень с живописными татуировками на щеках и шее, скинул ноги на пол, и кошачьим шагом приблизился ко мне.

Стою спокойно. Это такая же сявка, что и первый, только рангом чуть выше, приближен к смотрящему по «хате». А тот еще не вышел на сцену. Лежит себе в великой задумчивости, пялится в потолок.

— Не хотел делиться с властями своими находками, — я пожал плечами, внутренне держа себя в готовности. Несмотря на магические блоки, отношения между сокамерниками не входят в программу лояльности. Кто знает, в каком ключе будут развиваться события? Вон и баклажан, обиженный моими словами, смотрит с желанием перегрызть мне глотку. Хрен знает этих ребят. Какой у них статус? Имеют ли влияние на других заключенных?

— Завалил, небось, кого? За такую туфту на каторге не закрывают, — скривил губы мексиканец.

— Не без этого, — спокойно смотрю в чужие глаза. — Исключительно в целях самообороны. Пара мутных типов и легавые в придачу.

Собеседник хохотнул.

— Сегодняшний этап из Мемфиса — ваш?

— Ага, — нисколько не удивился осведомленности каторжан.

— Ну, проходи, чего порог топчешь? — парень посторонился, пропуская меня к свободной кровати, на которой лежал свернутый матрац. Соседом моим оказался мужик с потемневшей кожей. Но это был белый, настоящий белый, пусть и критически загорелый на местном солнце. Вот он излучал мощную ауру опасности. Кажущаяся расслабленность во всем теле могла обернуться проблемами для тех, кто игнорировал свои внутренние звоночки об опасности. А в моей башке не звоночки «тилимкали», а настоящий набат гудел.

Нарочито небрежно раскинул матрац и скептически посмотрел на голую подушку и одеяло. И как мне спать без постельного белья?