– Сколько людей вас добрых и злых. И как отличить одного от другого? Думаю добрый всегда готов поверить, доброго скорее обманут и даже тысячу раз, и наверняка научат. Добрый всегда будет верить. – с этими словами легион в составе, едва ли не целой центуры обступил Каина, двое подошли медленно и схватили его под руки, – настанет время и он придет, принесет он за собой истину и очистит ваши умы, даст волю и каждый обретет покой, всякий человек станет добрым и мир улыбнется вдохнув полной грудью. Не будет нужды верить во что бы то ни было, доказывая с пеной у рта свою правоту, нет. Настанет время истины, и она явиться вам лишь только вы откроете свои глаза, – Каин еще долго пытался договорить не сказанное, но удары римских воинов не давали ему говорить. Выводя с площади Каина, легионеры обступили его по сторонам, образовав коридор, и начали бросать в него камни. Народ поддался этой идее, лишь брошен был первый камень, они словно хотели сказать этим « сумасшедшие не мы, а он» они увидели в его словах насмешку и теперь мстили ему. Каин смотрел на них сквозь грязные пряди свисавших на лоб волос, он улыбался, хотя ему было больно, но не мог сдержать себя, ибо понимал, что все то, о чем он говорил им, вовсе не нужно, и не нужна им истина и бог. Толпа насмехалась над ним, а Каин смеялся в ответ, будто он дал им ответ на загадку, что им загадала сама жизнь, но они не воспользовались его словами. Каин почувствовал себя ребенком, которого ни кто не воспримет всерьез, даже если, тот знает больше чем все взрослые.

Дворец великого строителя и ужасного тирана не опустел с его смертью, но принял человека не от крови его, а олицетворявшего кровь другую, Римскую. Наместник города паломников и народа, чья история берет место из другого конца, но всякий раз возвращается в этот, им стал теперь и Амброзий. Проходящего префекта среди коридоров крытой колоннады встречали доблестные стражи. И вот уже на балконе зардела его тень, он остановился, чтобы получше рассмотреть, кого ему привели. Он увидел мальчишку лет шестнадцати, не больше, его возраст читался по глазам и избитому, но все еще молодому телу. О лице его можно было сказать так – грязь и кровь смешались в бесформенную массу и маску ту одели на лицо. Маркус Амброзий не вошел сразу, а велел умыть арестованного и не пускать, покуда не скажет он. Префект сразу же сел в кресло, как только увели человека, и крикнул, призывая его так же сразу. Было видно что арестованного успели кое-как облить водой, но и от того стало лучше, его лицо уже можно было разглядеть, не мимику, но возможно взгляд.

– Ты совсем юн, как я вижу. Откуда ж ты взялся на мою голову? Ты знаешь, что за время моего правления этот город, так и не достиг волнений в масштабе всего города? Так знай, так оно и будет и не тебе это решать. Говори же, откуда ты родом?

– Это теперь не важно, – ответил Каин.

– Твое дело сейчас стоять прямо и отвечать на мои вопросы. – Маркус посмотрел в сторону, затем подал жест страже, та мигом принялась исполнять приказ. Каина увели в сторону. Скоро арестованного вернули и поставили обратно напротив прокуратора.

–Как твое имя?

– Каин.

– Сколько лет тебе отроду?

– Этого, я точно не знаю

– Знаешь, за что тебя привели сюда?

– Я всего лишь хотел, чтобы они стали добрее, так как знаю, что сейчас они злы, но могут смягчиться. Они подобно животным бояться и от того их зло. Может это и не зло вовсе, они хотят защититься, и мне жаль их. – Каин говорил сухо, будто и не стараясь убедить своей речью. Его тело дрожало от боли, и усталости, голова едва не падала на грудь.

– Этого не было сказано, но я учту слова твои. Пожалел бы ты лучше себя. Ты говорил о боге или о ком то еще? – спросил Прокуратор.

– О боге. – ответил Каин.

– О каком боге ты говорил им?

– Бог один, о нем и говорил я.

– И что же ты говорил о нем?

– Говорил то, что мне известно.

– и что тебе известно? – неряшливо продолжал допрос прокуратор.

– Правда. Правда в том, что ты судишь сейчас самого себя. Воевать ты будешь с самим собой, и воевал уже, в Реции помнишь? Ты совсем один в этом городе и кругом нет ни кого, кто бы помог тебе. Они кричат и их не видно, когда я кричал у того храма меня тоже было не видно, но сейчас я с тобой.

–Ты сумасшедший или пророк, я этого не знаю. Но тебе не место здесь, – в глазах Маркуса появилось не столько удивление, сколько страх.