— Придурооок, — шепчет ему Мерседес в ответ и трогает пальцами его губы.

— Не поедешь в Париж. Моей будешь, поняла?

Кивнула и колосок из его пальцев забрала. Улыбнулся, и она улыбнулась в ответ. Вдруг сжал ее подбородок.

— Скажи. Я буду только твоей, Эдмон! Говори!

— Зачем?

— Говори. У нас так принято.

— Я буду только твоей, Эдмон Дантес!

Девушка хотела надеть венок ему на голову, но он перехватил ее руки.

— Поверье у нас есть такое. Наденешь и уже никогда не избавишься от меня. Наваждением твоим стану. Из-под земли найду. Никому не отдам!

— Не отдавай.

И снова этот взгляд, прожигающий во мне дыру, заставляющий резко встать, чувствуя духоту, и уйти в сторону аллеи, туда, где когда-то была беседка. Все тело колотит дрожью, а спектакль теперь кажется зловещим и издевательским фарсом.