— Да, пойду я, — ей так сильно захотелось окружить себя тишиной, но, кажется, Джеймс ко сну не готовился.
Агнес заметила озадаченный взгляд племянницы, прикованный к потолку:
— Не переживай, пара подзатыльников — и он уймется.
«Интересно на это посмотреть», — тетушка едва ли дотянулась бы Джеймсу до плеча. Но пришлось угомонить воображение тем, что подзатыльники, скорее, фигуральны, и отправиться наверх под звуки музыки.
Там, к несчастью, Нине предстояло обнаружить, что Джеймс соседствовал с ней в комнате напротив. За запертыми дверями Оззи Осборн вопрошал: «Мистер Кроули, вы не прокатитесь на моем белом коне?»1.
В изнеможении Нина упала на кровать. Энергии хватило ровно до конца песни, а затем сон нежно увлек за собой. Ей снилось, как она играет в карты с Джеймсом, только наутро уже не помнила, кто выиграл.
Глава 2. Старый «Шевроле», «Dzhermein» и немного о соседях
Утро омрачили серые стены. Открыв глаза, Нина почувствовала их давление. И более того, — нависшего над городом пасмурного неба.
Комната окнами выходила в тернистый двор. Сквозь заросли колючего шиповника прорезался извилистый узор глинистых тропинок в компании черных кованных скамеек. Среди высохших деревьев на окраине возвышалась мраморная статуя плачущей девы в зеленой плесени. Совершенно необыкновенным образом она совмещала в себе благоговейную покорность и неукротимую силу. Глядя на вознесенный к небу лик, Нина вздохнула, словно вместе с каменной мученицей ощутив на собственных плечах всю тяжесть свинцовых облаков.
Горячий душ на какое-то время позволил забыть о суровом крае, однако, позже Нина обнаружила, что ее скромный гардероб очень слабо вяжется с местным климатом, и пришлось вновь вспомнить, что такое Порт-Рей — сырой туманный город, покрытый слоем холода и промозглого мрака.
Равно как и «Барнадетт» не был оплотом уюта. Покинув комнату, Нина вновь окунулась в гнетущую атмосферу давно заброшенного отеля: устаревшая отделка, пожираемая мертвенно-белым светом окон, спертый воздух, томительное безмолвие. Последнее развеялось, как только она вышла на лестницу. Именно здесь гробовую тишину колебали приглушенные звуки ругани, доносящиеся из-за дверей гостиной.
Нина замерла на ступеньках и напрягла слух, заведомо зная, что без контекста мало что вынесет из конфликта.
— Считаю, на этой ноте наш спор можно считать закрытым! — раздался раздраженный голос Эстель.
— Ничего подобного! — гневно возразил Джеймс. — Раз уж мы перешли на личности, Люциус, может, поделишься с нами, где ты обычно пропадаешь?
— Как будто узнав, ты начнешь мне доверять! — рявкнул Люциус. — Проживи мы хоть сто тысяч жизней, ни в одной этого не произошло бы!
— Так заслужи.
— О, дьявол! Я устал каждый раз слышать это.
— Каждый раз? — в возмущении Джеймса скользила насмешка. — Мы впервые об этом говорим, шизик. Давно тебе пора бы голову проверить.
Джеймс вылетел из комнаты внезапно. Громко хлопнул за собой дверью и напряженной походкой взошел по лестнице. Выглядел он еще хуже, чем накануне, точно всю ночь не спал. Лицо приняло болезненный вид, — кожа отдавала слабым серым оттенком, под глазами образовались темные круги. Непотребное состояние рубашки нуждалось в хорошей стирке, а вьющиеся от жира волосы — мыла. Черными патлами они обрамляли высокие скулы, мешались с растущей бородой. Разъяренная гримаса, перекликающаяся с видимой усталостью, до того испугала Нину, что она судорожно вцепилась в перила. Но Джеймс пронесся мимо, не удостоив ее даже взглядом.
Вслед за ним гостиную покинула Эстель. Заметив племянницу, она тут же сбросила бремя черных раздумий и выпрямилась. Сделала вид, что никакой ссоры не случилось: