– Не кто, а что. Твой смех.
На этих-то словах он, смех, и оборвался. И впрямь, мне ли веселиться? Я самозванка, и впереди у меня, скорее всего, разоблачение – пренеприятное, а то и опасное. Меня качнуло. Я бы упала, но Томас меня подхватил левой рукой, успев отвести в сторону правую, в которой держал сноп моих волос.
– Для намыливания мне обе руки понадобятся, Энн. Устоишь, если я тебя отпущу?
– Конечно.
– А ты не храбришься? Случай не тот, чтобы браваду напускать.
Слово «бравада» было произнесено с предсказуемым ирландским мурлыканьем, от которого сразу стало легко на душе. Обычная реакция на акцент, свойственный и Оэну; весточка из детства, дающая спокойствие. Томас отпустил меня не вдруг. Умудрился разжать хватку постепенно, как бы проверяя, насколько мое «Конечно» соответствовало истинному состоянию моего здоровья. Убедившись, что я больше не качаюсь, он принялся намыливать густую массу моих волос. Обычным мылом! Представив, на что волосы будут похожи, когда высохнут, я скривилась. Сама я пользовалась дорогими шампунями, гелями и ополаскивателями – при мелких кудряшках вроде моих это не роскошь, а необходимость.
Стараясь поскорее покончить с мытьем, чтобы я не слишком устала, Томас тем не менее не филонил. Намыливал и споласкивал волосы, нежно массировал затылок, виски, темя. Не знаю, что заставило меня прослезиться – уверенность ли его движений, тепло ли, от него исходившее, или трогательное участие в моих женских проблемках. Глаза защипало, я мысленно обозвала себя истеричкой и, кажется, покачнулась, потому что Томас поспешил набросить мне на плечи полотенце и отжать последнюю влагу.
– Садись скорее! – Он подвинул табурет.
Я послушалась.
– Может, в доме найдется масло для волос или… тоник какой-нибудь? Лосьон? Их ведь не расчешешь, сейчас сплошные колтуны будут.
Брови Томаса взлетели. Он отвел со лба темную прядь, покосился на собственную отсыревшую рубашку – вымокли даже рукава, даром что были закатаны.
Я почувствовала себя капризной девчонкой и сразу пошла на попятный.
– Ничего. Пустяки. Забудь. Спасибо за помощь.
Томас поджал губы, словно что-то прикидывая. Шагнул к шкафчику.
– Моя матушка мыла волосы взбитым яичным желтком и ополаскивала отваром розмарина. В следующий раз я тебе это организую.
Он едва заметно улыбнулся, достал металлическую гребенку с частыми зубьями и флакончик. На ярко-желтой наклейке было написано «Бриллиантин», а под надписью красовался элегантный джентльмен, голова которого щеголяла идеальным пробором. Флакончик явно принадлежал Томасу.
– Одна капелюшечка не повредит, – произнес Томас. – Тут главное – не перебавить. А то Бриджид ворчит постоянно: я-де все салфетки на креслах головой своей намасленной загваздал.
С этими словами он уселся на крышку унитаза и подвинул меня вместе с табуретом так, что я оказалась к нему спиной. Услышала, как он открывает флакончик, как растирает в ладонях заявленную «капелюшечку». Я боялась, что бриллиантин будет вонючим. Но запахло довольно приятно. Этот запах я уже слышала – он исходил от Томаса.
– Нужно начать с кончиков и двигаться вверх, – произнесла я с минимальной наставительностью в голосе.
– Слушаюсь, мэм!