– Лех, ты что, – я посмотрел на Самойлова. – Я же отвечаю за него перед Иркой, перед родителями.

– Я сказал, иди и отвязывай.

Спорить с Самойловым было бесполезно. Я знал твердо: если Лешка говорит, что надо делать, надо делать. Он никогда никого не подставит и не сделает хуже. Он человек чести.

Сашка взял колбасу и с видом идущего на смерть пошел вдоль лесополосы. По мере его продвижения восторженный визг Дэна становился все сильнее и сильнее. Я решил посмотреть, что происходит. Мало ли, вдруг придется спасать друга.

– Сиди. – Лешка посмотрел на меня. – Дэн не должен тебя видеть сейчас.

Через пару минут из-за палатки появился бледный Сашка. Дэн крутился рядом, он лизал Сашке руки, забегал вперед и ложился на спину. Увидев нас, он бросился к столу, начал просить, чтобы мы его погладили, и всем своим видом хвастался, что он нашел своего хозяина. Мы смотрели на все это как зачарованные.

Сашка сел за стол, молча налил себе, выпил и выдохнул:

– Ну вы, мужики, даете.

Дэн с гордостью лег рядом. В этот момент из зарослей клубники показался мой южак Чижик, которому было четыре месяца и который целый день пропадал в полях по своим делам, подошел в Дэну, лизнул его в морду и лег рядом. Дэн, как старший брат, по-доброму посмотрел на него.

– Ну все, я в Москву, мне завтра на смену, – Лешка поднялся из-за стола. – Буду через три дня.

Три дня мы обходили поля, валялись на траве, загорали, охраняли клубнику, смотрели, чтобы никто ничего не спер, когда идет организованный сбор. Дэн постоянно был рядом. Он перестал быть букой, он радовался жизни. По всему было видно, что он готов за Сашку умереть в любое время. Самое интересное, что за эти три дня он не сделал даже попыток укусить кого-нибудь из нас, хотя в другое время мы только успевали от него уворачиваться. Ночью он ложился перед палаткой и охранял наш сон.

К сожалению, три дня пролетели, и Сашке пора было возвращаться домой. Мы заранее договорились, что Дэна Сашка привяжет, когда уже будет уезжать. Я пошел провожать друга и по дороге как бы невзначай Сашка посадил Дэна на цепь возле навеса, погладил, как и было сказано, без сопливых расставаний, и мы пошли в сторону станции. Я скосился на Сашку. Он шел молча, явно сдерживая свои эмоции.

Уже возвращаясь на поле, я увидел Дэна, который стоял там, где его оставили, и смотрел туда, куда ушел его хозяин, явно ничего не понимая. Целый вечер он был сам не свой, а наутро чуть не вцепился в кого-то из ребят, кто пошел его кормить. Все вернулось на круги своя.

Через месяц вольная жизнь закончилась, и мы возвратились в питомник. Дэна поставили на самый дальний пост, туда, где только сильная собака может самостоятельно нести службу. Мы с Дэном подписали пакт, по которому я его кормлю, а он меня не кусает, но близко пообщаться с ним он мне с того лета так никогда и не позволил.

Через два года я поступил в академию. Как-то, заехав в питомник, я спросил Самойлова о Дэне.

– А его убили на посту. Готовили большой переброс, охрана об этом не знала, и Дэн остался один на один с ворами. Естественно, он не сдался.

Радостно, радостно встретим Новый год!

Дежурство на Юннатов 31 декабря, как правило, никогда не бывало напряженным, если только вдруг не случится что-нибудь экстренное. Дежурство обычно бывало радостным. В основном люди шли со всякой мелочью, чтобы завершить уходящий год со спокойной совестью. У всех было хорошее настроение, все уже готовились. А также в предновогодние дни, да и вообще в предпраздничные, было принято не просто отблагодарить доктора в каком-нибудь денежном выражении, а еще сделать подарок. Как правило это были бутылки шампанского, водки, коньяка, шоколадки, коробки конфет, словом, все то, что уже не надо было доставать к столу через знакомых директоров магазинов. Да и на самой станции дежурная смена накрывала стол достаточно изысканно.

Дело шло к одиннадцати вечера, и я уже собрался домой. Идти минут двадцать, принять душ – и за стол. Там уже были и холодец, и традиционное сациви, и курица, фаршированная фисташками, – чудеса кулинарного искусства моей матушки. В ординаторской вовсю бурлила предновогодняя суета. Охлаждались бутылки, накрывался стол, жизнь била ключом. Дима Коропов, который оставался на ночь, пошел проводить меня до двери. Мы – как те две дамы из анекдота, которые пятнадцать лет отсидели в одной камере, а когда их выпустили, еще два часа разговаривали у ворот тюрьмы – зацепились языками. Разговор как раз перешел в стадию рукопожатий и расставания, когда дверь открылась и в клинику вошел мужчина с ирландским сеттером на поводке. Передняя лапа сеттера была перевязана, бинт был весь красный и с него, несмотря на мороз и снег, капала кровь.

– Вот, – вымолвил хозяин и посмотрел на нас.