Логика подсказывала мне, что сначала надо проверить молочные железы и убедиться, что молока действительно нет. Я смело открыл калитку и шагнул в загончик. Только реакция, выработанная за годы работы в питомнике, позволила мне почувствовать угрозу и отскочить в сторону. Мимо меня пролетели, как мне показалось, килограммов двести, которые пытались меня укусить и сбить с ног. С такой же скоростью, что и Вовка, я выскочил из загона и захлопнул за собой калитку. Вторая атака пришлась точно в нее.

Сразу вспомнилась фраза из наставления по технике безопасности, которое мы подписывали перед началом каждого нового клинического предмета. Суть ее сводилась к тому, что работать нам разрешалось только с животными, зафиксированными хозяевами или персоналом, работающим с этими животными. Я выразительно посмотрел на хозяина.

– Нет, мужики, даже и не думайте. Она и меня сожрет.

Но что-то надо было делать. В загоне свинья свободно разгуливала, и подступиться к ней не представлялось возможным. Потом в суете можно было наступить на орущих поросят. Парадокс ситуации вызывал у меня навязчивое ощущение дежавю. Где-то я это уже не то видел, не то слышал про такое. Думая так, я уже понял, что про диагностику надо забыть и просто сделать укол. Только и это было невозможно. Загон был достаточно просторным, и свинья крутилась в нем с несвойственным ее размерам проворством. Требовалось каким-то образом зафиксировать ее хотя бы на пару секунд.

Правильная мысль пришла к нам троим одновременно. Соседний загон был гораздо меньше по размерам и не давал свинье возможности для маневра, хотя и там просто так подлезть к ней было затруднительно. На пятиминутном совете, перенесенном из Филей в Рублево, мы решили, что хозяин и Вовка прижимают свинью к стене листом толстой фанеры, а я, действуя практически в пасти врага, а именно в самом загоне, должен изловчиться и уколоть питуитрин. После этого моя судьба уже никого не волновала.

В загон поставили лист толстой фанеры, я стоял наготове с зажатым в руках шприцем и вдруг понял, где это видел. Я это не видел, а читал – Хэрриота. Все один в один: опорос, агалактия и бешеная свинья. Но времени на трогательные воспоминания уже не было. Хозяин открыл калитку, и свинья привычно перешла из одного загона в другой. Калитка за ней закрылась. Как только она оказалась ограничена в движении, стала орать еще громче. Надо сказать, что свиньи орут всегда, когда с ними что-то делают. Просто так орут, ради удовольствия. Мужики, просунув руки между досок загородки, начали двигать лист фанеры и прижимать свинью к противоположной стенке. Я сидел на загородке, как кот на заборе, готовый пронзить иглой любую часть свиньи, которая будет доступна. На долю секунды животное было прижато к стенке, и я, соскочив с загородки, вонзил в него шприц. Еще секунда – и все было сделано.

С места я с большим запасом перепрыгнул загородку, в которой было никак не меньше полутора метров. Если бы мой прыжок мог увидеть Сергей Бубка, то он в этот же момент сломал бы свой шест и покинул сектор для прыжков навсегда. Свинья рванула в сторону. Мужики только успели убрать руки, как лист фанеры разлетелся на куски. Хозяин открыл калитку между загонами, и мамаша бросилась пересчитывать своих детей. Проверить руками, появилось ли молоко, у нас не было никакой возможности. Мы просто вытерли пот и встали ждать. Ждать пришлось не долго, и скоро вся толпа поросят радостно присосалась к свинье, а та сразу подобрела, осоловела и успокоилась.

Когда мы с видом победителей уселись в машину, наш водитель повел носом и как-то странно, с опаской посмотрел на нас:

– Доктора, вы окошки, пожалуйста, пошире откройте.

На станцию машина летела на предельно допустимой скорости.

Приключения выпавшего бельчонка

Был теплый выходной сентябрьский вечер, каких монреальской осенью так много. В такое время у всякого хозяина масса дел по закрытию летнего сезона и подготовке к зимнему. Надо помахать лопатой, перекопать огород, собрать виноград, который вызревает в немыслимых количествах, и отвезти его в детский сад сына, где хозяйка заведения Зоя заготовит детям на зиму компот. В ход идут оранжевые пакеты. В них надо собрать упавшие яблоки и сливы, палую листву, вырванную на огороде растительность, вынести эти пакеты на подъездную дорожку перед домом, чтобы специальная машина забрала все на переработку. Собрать урожай маслят, растущих под лиственницей прямо на участке. Ну и, конечно. сарай. Для нормального мужика сарай – это то же самое, что и гараж. Особи женского пола там нежелательны, а детей он просто не интересует. Зато сколько там всякого барахла, которое никогда не пригодится, но с любовью перекладывается с места на место.

Вот и я с самозабвением ходил по участку с граблями, уговаривал себя, что напряженно работаю, а на самом деле пинал балду. Жена занималась какими-то своими делами, сын, набегавшись за день, смотрел мультики. Дело не спеша двигалось к вечернему кефиру и укладыванию спать, когда ко мне подошла жена:

– Там на улице кто-то очень противно кричит. Пойди посмотри.

– Человек?

– Да нет, зверь какой-то или птица.

Жили мы на южном берегу реки Святого Лаврентия, в тихом монреальском районе Лонгёй. Он был построен в 50-е годы прошлого века и почти полностью состоял из одно-двухэтажных домиков, утопающих в зелени садов и красках цветов. Всякой живности там было море. Я даже не буду говорить о свободно бродящих соседских котах и кошках, да и о своем черном коте Моте, который ходил в гости по всей округе. За многие годы в Монреале я видел крысу только один раз. Когда жена сказала об этом у себя на работе, ей объяснили, что она должна была сразу позвонить в какую-то там службу, которая приехала бы и поймала врага. Зато белки благополучно замещали крыс на поприще вредительства. Я помню сделанную нами с сыном кормушку для птиц и повешенную зимой на улице. Эта кормушка под сдержанные слезы ребенка была за пять минут разорена белкой. Мои активные попытки прогнать ее успехом не увенчались. А еще белки совместно с енотами разрывали пакеты с пищевыми отходами, которые дважды в неделю выставлялись на улицу и ждали приезда мусорной машины. Во избежание мусорного апокалипсиса приходилось засыпать в пакеты немного хлорки.

Под сараем у соседки слева скунсиха родила и выращивала четырех скунсят. Наверное, от тоски матери-одиночки она не смогла устоять перед чарами нашего кобеля, и меня чуть не хватил удар, когда я увидел, как они приветливо машут друг другу хвостами и заигрывают.

А однажды вечером, отправившись погулять в местный парк, который находился минутах в десяти от дома, я нарвался, судя по всему, на делегатов всеканадского съезда скунсов.

Они в каком-то немыслимом количестве деловито куда-то шли, к счастью, не обращая на меня никакого внимания. Еще в парке жило бесчисленное множество оленей. Они были дикие, но так как в Канаде никому в горячечном бреду не придет в голову лезть к ним, абсолютно не боялись людей и считали себя частью гуляющей толпы в уик-энд.