– Реннар.
Он обернулся, вопросительно вздернул бровь.
– Как вы думаете, эти эксперименты когда-нибудь повторятся? То, что делали на «Марии».
Все-таки Кейн с Реннаром могли уничтожить схемы, записи из лабораторий, но не саму идею. Не мечту вывернуть спирит ради собственного удобства.
– Я не знаю, – ответил он. – Мы многое успели узнать о спирите со времен Первой Катастрофы. Наделать новых ошибок и новых открытий. И знаете, что внушает мне надежду? Люди все-таки способны учиться. Так что не все ошибки повторяются.
Эпилог
Зима задержалась в Цитадели. Вместо обещанного потепления снова наступили морозы, и Кейн ходила в Университет, кутаясь в плащ и пряча нос в воротник.
Жизнь постепенно возвращалась в колею, и полет на «Марию» казался далеким, детали стирались из памяти.
Джек подарил Кейн кольцо – простое и сделанное из гайки, как она и просила. Студентки в Университете следили за этим кольцом как стайка сорок и перешептывались на переменах. Декан смотрела неодобрительно и постоянно подчеркивала, как важно блюсти приличия в Обители Знаний и подавать хороший пример.
Кейн ее игнорировала и периодически, проверяя работы, хотела переименовать «обитель знаний» в обитель безграмотности.
Джек все-таки согласился на предложение Дамина, но проработал на его причале всего месяц: не сошелся характером с главным инженером – «Ты бы видела этого козла. Морда шире, чем задница» – и ушел.
Кейн радовалась, что он уволился: весь месяц Джек приходил с работы злым и недовольным, жаловался на «безмозглых ушлепков» и «мудацких дегенератов».
Со своей первой и единственной зарплаты он купил новую кровать – с мягким хорошим матрасом и витой спинкой, к которой – по его словам – можно было даже привязать человека.
Кровать смотрелась нелепо и трогательно на уродливом рыжем полу в их доме и едва помещалась в углу, но Кейн она нравилась. Нравилось, как странно и естественно уживались в крохотной квартирке самые несовместимые вещи: старый стол с исцарапанной столешницей, новые занавески и детали, разбросанные по всему дому, аккуратные и качественные платья мастрессы с залатанными и растянутыми мужскими свитерами в шкафу, дорогой чайный сервиз и дешевые никелевые вилки, всегда до бритвенной остроты наточенные ножи и аккуратный новый утюг.
Отец не пытался связаться с Кейн, не писал ей и не присылал Эдварда – как будто совсем забыл о них с Джеком. Она обещала себе, что пойдет к родителям сама, потребует, чтобы отец рассказал все жандармам, но так и не решилась.
А потом в Университете к ней подошел Федерико Тольди – главный мастресс, который расследовал происшествие на «Трели», и сказал, что из анонимных источников поступила новая информация.
Тольди назвал Кейн имя главного подозреваемого, но оно ни о чем ей не говорило – просто один из конкурентов Стерлинга, который тоже скупал платформы, когда они оказывались в аварийном состоянии. Кейн не могла даже заставить себя его ненавидеть.
Джек вернулся к своим непостоянным работам, которые то неожиданно хорошо оплачивались, то не приносили ничего, кроме головной боли. И как-то внезапно, всего за пару дней, наступила весна.
В трущобах она была грязная, шумная и отчаянно живая. В ящиках на окнах появились первые зеленые ростки, и даже Кейн не удержалась и купила пару проросших луковиц. Она поставила их в чашках на подоконнике и каждый день, перед уходом на работу, любовалась зелеными перьями.
Джек расчистил свой крохотный балкон от хлама и часто выбирался мастерить туда – перебирал какие-то новые механизмы, постоянно ругался, что «чертова штука» не работает как надо, и отказывался говорить, что именно собирает.