Капитан Харт присутствовал на Совете как глава службы безопасности на Антее (глава под моим непосредственным руководством, разумеется). Когда он появился тут впервые, то сделал это случайно, выслеживая своего бывшего коллегу Харкнесса. Теперь Харкнесса среди нас не было, а Харт оставался. Харкнессу нам предложить было практически нечего, а Харту было предложено почти бессмертие — возможность стать повелителем времени, после достаточного времени, которое он будет помогать нам. Он проживет спокойно свою человеческую жизнь, но из образцов его тканей мы готовим особого клона, в которого затем будет перемещено его сознание, как было уже перемещено сознание доктора Сьюзан Келвин. И его следующая жизнь может быть совсем другой. Если, конечно, он не сделает ничего такого, что даст нам повод с чистой душой в любой момент разорвать контракт. Но в любом случае, тут он наверняка может получить больше, чем где бы то ни было, даже на самых обычных условиях. Да и шансы у него, как у агента времени, которых тоже во вселенной почти не осталось, были неплохие.

Харт, как действительно разумный человек, проявил к гуманизму Доктора естественное недоверие, заверив его, что человеческие желания и помыслы далеки от совершенства, и он не видит причины, по которой токлафаны должны быть несчастными в своем теперешнем состоянии.

— Вот видишь, Доктор, — засмеялся я. — А ты еще сомневался, что они самые страшные существа во Вселенной. Они и сами готовы сказать тебе это! И подумай, неуязвимость!

— Я бы оставил все как есть, — сказал разумный Харт. Я одобрительно улыбнулся ему и кивнул.

— Но они не могут жить нормальной жизнью, — возразил Доктор. — Ощущать ее вкус, прикасаться к чему-то, дышать полной грудью, предаваться вредным привычкам, пить вино, заниматься сексом, наконец. Неужели вы бы променяли все это на существование какой-то сферы в вакууме?

— Послушай, — снова сказал я. — Мы можем сделать это с ними позже. После какого-то определенного срока службы.

— Во время которого они будут убивать?

— Ну… не обязательно.

— Тогда — зачем? Оставим детей детьми. И сделаем их детьми. Пусть не во всем, но проект Утопия осуществится. Не все, но хоть кто-то из них, действительно получит жизнь, будущее в здоровой нераспадающейся вселенной, в которой есть звезды!

— И оставят потомков, целые поколения, которых быть не должно, но теперь будут.

— Мастер, с каких пор ты вдруг стал так чувствителен к парадоксам?

— С тех пор, как ты пытаешься мне сказать, что их не существует прямо здесь, в этой комнате.

— Я просто говорю о показаниях сканеров.

— И это еще более странно и ненормально! Но хорошо. Согласен — тысяча токлафанов, затем становящихся людьми — это действительно пустяк! — Для меня. Если он согласен в принципе со всеми моими машинами парадоксов и самим по себе использованием токлафанов, это совершенно ничтожная уступка, хотя и будет лишняя возня для не очень довольной этой идеей Ривер. — Пусть будет продолжение проекта Утопия!

— А еще мы можем использовать их для сдерживания развития далеков. Например, токлафаны станут народом талов…

А Доктор разошелся… Но почему бы и нет. Если в этом будет что-то неправильное, мы узнаем об этом первыми.

— Я против, — снова мрачно сказала Ривер.

— Мы попробуем, — сказал я. — Посмотрим, что получится с нашей экспериментальной тысячей.

— А я хочу изучить далеков, — вмешался Шестой.

— Хорошо, получишь далеков. Усовершенствованных. — О которых тебе незачем знать. Но ладно уж… сами разберутся. — Так значит, все за?!