Она решительно взяла его за руку (дурак бестолковый, не мог взять девушку сам!) и пошла, потянула его за собой, в императорский, как он понимал, кабинет.

— Что это с ней, — недоумевал Константин Николаевич, — он ненароком оскорбил ее, сказал что-то неловкое, даже оскорбительное? Но он же не специально! Что же она поспешит завершить их такой приятный для обоих разговор!

Любовь все же гормонами вбила по голове, как пресловутым пыльным мешком. В другое время он бы сразу обратил на слова МОЙ ГАРНИТУР, а ведь знал, что подобное ювелирное украшение украли именно у дочери императора!

Но вместо этого князь Долгорукий захотел настоятельно поинтересоваться и, паче чаяния, извиниться перед такой приятной для него девушки, а они уже стояли у роскошной двери.

Но все равно он успел сказать, что не только сыщик, жених хоть куда. И она никуда от него не денется.

Вместо ответа на его эскападу, она торжественно и громко объявила:

— Мы пришли к моему папА, а он — император всей России!

И громко, но очень завлекательно засмеялась, представляя, как он понимал, князя полным дураком, почти как в русской сказке. Только вот царь здесь был не сказочный, а всамделишный император, и он сейчас, судя по его взгляду в проеме двери, был в очень дурном расположении духа.

А он, как никакой, но все же историк видел, что это не подделка, это настоящий император Николай Павлович. Высокий, пока еще статный и представительный. С красивыми, надо сказать, усами и знаменитым парализующим «взглядом василиска».

Так и стоял Константин Николаевич в перекрестья взглядов. Спереди его обстреливал зло и с напряженным вниманием сам император, от чего попаданец чувствовал, что его тело становится чужим и все больше не поддающимся управлению.

Но сзади его подталкивали настойчивыми и одобряющими, надо сказать, теплыми на физическом уровне взорами.

Попал как кур во щи, — немного растеряно, но внутренне весело подумал попаданец. Если бы в этом теле существовало лишь сознание жителя XIX века, он был бы смутился и промолчал об уже любимой им дочери императора, как ее там Марии Николаевне (?), Но сейчас его еще поддерживало сознание опытного, старого человека XXI столетия, который уже один раз умер и потому ничего не боялся.

Любовь к нему пришла внезапно и стремительно, это как называется, любовь с первого взгляда. В прошлой жизни он в нее не верил, считал, что это лишь киношный штамп и в реальной жизни его не существует. Так и прожил Георгий Васильевич тогда без любви (секс у него был неоднократно, но именно, как физический контакт, не более). И теперь это сознание пожилого человека понимало, что вот он блестящий шанс наладить не только интимную жизнь, но и с любимой женщиной.

К нему стремительно пришла, как весеннее половодье, любовь, и он не только к ней медленно шел, он стремился ее. И пусть император Николай Павлович сердится, его, как отца, любящего и стремящего содержать прилично старшую дочь, но он на ней женится и наплевать, что она дочь императора и почти цесаревна. Впрочем, Мария Николаевна ею никогда не будет. Ее дед Павел I, находясь в гневе и первую очередь на свою мать Екатерину II, опубликовал указ о престонаследии, в котором на веки вечные определял преимущество наследников мужского пола. С учетом того, что у нее отца было достаточно много сыновей, шансы были очень ничтожны.

Плевать, в конце концов, они проживут и князьями Долгорукими в морганатическом браке! Он лишь глянул на ее вдруг появившуюся избранницу. Та многозначительно посмотрела на него весела и гордо — не умер ли еще от страха этот не только князь, но и всего лишь мелкий чиновник?.

Заговорила по-французски (В Санкт-петербургском дворе, как и во всем российском дворянстве того времени разговорным языком был французский. Император, члены его семьи, придворные — все говорили на этом языке. Но мы ради простоты текста и для удобства читателя останемся на обычном русском). Он поспешил за ней.

И все равно, девушка вошла первой, горделиво посмотрев и на отца, и на появившегося откуда-то кавалера. Немного промедлив, пошел в кабинет и князь. Сейчас будет жестокая битва!

Внешне на его горделивом породистом лице не отразилось ничего, коме презрения ко всему миру и к окрестным людям в частности, но в душе буквально обалдевал:

Дочь императора! Вот это он попал! Но целуется она, как и все девушки — неумело, хотя и страстно. Ах какая красавица.

И уже увидев горделивый облик императора целой страны, он махнул рукой: