Потому сразу предупреждаю — здесь ожидать ордена, скорее всего, не стоит, более того, при случае можно и карьеру обрушить. И Мария Николаевна здесь будет практически не причем. По крайней мере, напрямую. Так что, если вы откажитесь, я на вас и не обижусь. Получите ордена и поедите обратно в Москву.

И забудьте про мою старшую дочь. Она вам не родня! Это я вам говорю, как ее отец и как ваш император!

Николай I договорил, выжидательно и грозно глядя на него.

На это Константин Николаевич, не думая, ответил. У него за спиной были почти два поколения благородных князей. И попаданец только добавил пикантного перца кровь. Получился своего рода взрывоопасный коктейль из прошлого и будущего поколений.

Во-первых, конечно. Вон, как она сидит с императором на диване с упрямым видом, не очень-то довольная отцом. Кажется, он тоже ей, как минимум, нравится! Поэтому, ему всего лишь надо быть рядом с ней. Сама упадет в объятия, не будь он мужчиной временным пространством длиной в две сотни лет!

Во-вторых, новое следственное дело. Его надо раскрыть, ибо это жуткое безобразие — обворовать саму императорскую семью!

И пусть это будет опасная и тяжелая работа с теперешними уголовными элементами. Ему надо обязательно найти любимый Машин гарнитур и схватить одного очень наглого преступника. И разобрать какие-то еще весьма опасные и дурно пахнущие узлы отношений, на что немногословно намекал император Николай Павлович.

— Я — князь Долгорукий, — высокомерно сказал Константин Николаевич, — мне от рода дано беречь благословенную Богом семью Романовых. И я приложу все силы и ум для их защиты. Говорите, государь! Я поймаю злоумышленника и верну драгоценные безделушки!

— Вот. Мария, это настоящий русский дворянин, — не от чина, не от орденов, а от древнего благородного рода, — не мог не сказать гордо и довольно Николай Павлович. Он хотя и был недоволен князем, но не мог не отметить его положительные стороны. Констатировал: — не зря я на него не обиделся. Что же кается дела, оно в следующем…

Как быстро понял Константин Николаевич, дело было с сильной гнильцой. Если вообще не сказать хуже. Хотя это ведь как посмотреть.

По словам императора, на прошлой неделе в воскресенье вечером Николай Павлович с семьей возвращались на конных каретах в сопровождении гвардейского конвоя из Павловска — городка из-под Санкт-Петербурга, любимого императором за свою природу и медленное спокойное развитие жизни.

А ухали они туда только с одной ночевкой, поскольку у августейшего отца многочисленного семейства было много государственных забот в столице. И, разумеется, никого не обеспокоило, что Мария просто оставила свой любимый бриллиантовый гарнитур на столе в одной из комнат (никто даже не помнил, в какой). Но когда они вернулись обратно домой из Павловска, драгоценностей уже не было!

— Я вначале думала, что уронила гарнитур на пол. Знаете, между всяких забот уронишь, сама не заметишь, — с горечью сказала Мария, — посмотрела везде на полу, под всякой мебелью. Но его нигде не было! Просто ужас какой-то!

Она посмотрела на него открыто и с надеждой. Поскольку разговор касался не любви, для папА, к сожалению, совершенно запретной, Мария как бы оказалась пострадавшей, а он вроде бы был полицейским со следствием, то прятаться от императора было не чему.

Он в упор глядел на ставший вдруг родной облик Маши, видел чудные румяные щечки, ушки, заалевшие под его наглым взглядом, и не мог ею наглядятся.

А она вдруг, стесняясь и немного дрожа, тоже смотрела в него. И тоже ничего больше не видела.

Сколько они так были — она — сидя на диване, он — стоя, как по команде смирно.

Николай Павлович громко и сердито кашлянул и время вновь пошло. Император с хрипотцой, немного злясь на молодежь, на брата, на трудную жизнь, на старшую дочь, нехотя заговорил:

— Самое главное, что накануне произошла ссора между Марией и моим младшим братом великим князем Михаилом. Его племяннице — старшей дочери брата — эти проклятые, но чудесные драгоценности тоже очень нравились. И ее отец попытался выпросить, а когда не удалось — посильнее надавить. Не получилось. Моя кровь!

И тогда, пользуясь нашим общим отсутствием, брат, по-видимому, просто взял их к своей семье. Проще говоря, своровал. Украл, мерзавец!