– Здравствуй, мама, – иронично и очень спокойно. – Немного неожиданно, ты не находишь?

– Да-да, – спохватывается женщина и, чем-то шурша и гремя, отходит на дальние позиции. Альда её не видит. Боится глаза открыть. Провалиться бы сейчас сквозь диван… В подвал, где мыши. И переждать, когда в квартире снова никого не окажется, кроме неё и Макса.

– Альда, – голос у Макса весёлый, – только не говори, что ты струсила. Никогда не поверю.

Он падает рядом и трогает её за подбородок.

– Ну-ка, открой глаза. – Альда отчаянно мотает головой. – Открой, пожалуйста, – целует он её веки. И становится жарко. В груди – томление. Неожиданно, резко, почти до сладкой боли. Она не знала, что так бывает.

Альда неосознанно вздрагивает и выгибается. Задевает Макса грудью. Подставляет губы. И он целует. Неспешно, успокаивающе. Но она знает: он не так спокоен, как хочет показать. Там, внизу, он прижимается к ней бёдрами, и Альде впервые хочется, чтобы его твёрдость ворвалась в неё, вошла, достала до чего-то там, что замерло в предвкушении и острого, нестерпимого желания.

Макс выдыхает воздух сквозь стиснутые зубы. Упирается лбом в её лоб.

– Альда… – низко и глубоко, до дрожи. Ей хочется провалиться в его голос, потеряться, раствориться. – Хочешь, я попрошу маму уйти?

– Нет, – у неё получается ответить ему в тон. Сильный голос женщины, что рождается сейчас, в его объятиях. – Это неправильно. Ты прав: нужно встретиться лицом к лицу, даже если ничего не получится. Она твоя мать. Сколько ты её не видел?

– Долго, – Макс отстраняется, падает на спину, закладывает руки за голову, пытается успокоиться. – Но она не должна была приходить без предупреждения.

– А если бы она позвонила, ты бы позвал её? Разрешил прийти?

– Нет, – Макс прикрывает глаза. – Я и сейчас не уверен, что хочу с ней встречаться и разговаривать. И не мешало бы надавать пинков Лизе. Только у сестры есть ключи от этой квартиры.

Альда садится, а затем, пытаясь не касаться Макса, встаёт. Она почти спокойна, когда расчёсывается и одевается. Ей нечего стыдиться. Она не преступница. Макс наблюдает за ней сквозь ресницы, а затем встаёт сам. Надевает протез. Натягивает футболку.

– Пойдём, – протягивает руку красиво, как в танце. И она вкладывает свою ладонь в его.

Мама Макса время даром не теряет: на кухне – революция. Она готовит завтрак, продукты ровными рядами на столе разложены. На плите что-то булькает, чайник закипает и посапывает носиком, откуда валит густой пар.

Она поворачивается на звук их шагов. Красивая. Фамильное сходство не стереть. У них с Максом одинаковые глаза – тёмные и внимательные.

Пауза. Дыхание. Напряжение.

– Познакомься, мама. Это Альда.

– Альда? – вглядывается женщина в её лицо, и тонкая морщинка пролегает между бровей.

– Эсмеральда Щепкина, – уточняет Макс, и Альда видит, как тень понимания-узнавания проходит по лицу его матери. Слышала, знает. И поэтому, наверное, ещё больше теряется, но протягивает руку: