Лена лежала в мерзкой розоватой луже между двух огромных кроватей, красиво убранных дорогим бельем. Она так любила приятные на ощупь роскошные ткани из натуральных волокон. Но семейный бюджет не позволял им таких вещей. А ей так хотелось пожить с комфортом, не давясь в бесконечных узких и душных местах, сопровождавших всю их формованную жизнь в городских многоуровневых лабиринтах.

Никитин опустился на колени перед неподвижной женой. Кажется, она даже не дышала, только тело совершало рефлекторные движения. Он уже понял, что странный кисель опасен, парализует и убивает, как убил он его малюток. Его самого мутило. Страдая от бессилия, Шура снова заплакал.

— Леночка… Лена, — только и смог он выдавить из себя, глядя на бьющуюся в мелких конвульсиях жену. Спустя минуту она затихла, и Шура взвыл по-собачьи, осознав, что она умерла. Он обхватил голову липкими руками, пачкая волосы и лицо, и сидел так, раскачиваясь из стороны в сторону. В голове было звеняще пусто, и ему хотелось только одного — скорее умереть.

Он не знал, сколько просидел так, вокруг было тихо, и почему-то ни одна прозрачная тварь больше не появилась, хотя Никитин был уверен, что их в здании было несколько, а может быть даже и много. Внезапно его, казалось, мёртвая жена шевельнулась. От неожиданности Шура вскрикнул и посмотрел на неё. Лена была жива! Вне себя от радости, Никитин подался вперёд. Тело её вдруг резко выгнулось, словно она хотела сделать «мостик», потом обмякло. Лена застонала и села, обводя мебельный зал невидящими глазами с красными от лопнувших сосудов белками. Кожа лица её приобрела какой-то землисто-серый цвет.

— Лена… Как ты?… — только и смог выдавить Никитин.

Жена не отвечала. Неуклюже попытавшись встать, она вдруг завалилась на правый бок и недовольно замычала. Никитин тяжело вздохнул и тут ощутил необычный и крайне неприятный запах, который (Шура в ужасе повел носом) шёл от его жены!

— Леночка, милая, пойдём, здесь есть душ. Тебе надо смыть эту дрянь, — неуверенно пробормотал он.

Жена, наконец, поднялась на ноги и стояла на месте, покачиваясь в разные стороны. Не зная что делать, Никитин подтянул к себе ружьё, встал рядом и стал ждать, озираясь по сторонам. Женщина, наконец, приняла решение о дальнейших действиях и, зачем-то вытянув руки перед собой, странными широкими шагами на негнущихся ногах направилась к выходу. Начав движение, она вдруг стала что-то бормотать непонятное.

— Что ты говоришь, милая? — идя за ней следом, спросил Никитин, всё больше холодея от происходящего. Он слышал, что с людьми происходило что-то странное и страшное после контакта с пришельцами, но не желал верить, что это могло случиться с его дорогой, единственной Леночкой!

— Ленусь, подожди, давай поговорим, — проговорил он, — остановись, девочка моя.

Она явно не слышала его. Или не понимала? Шура протянул руку и коснулся плеча жены, но тут же резко отдернул её. Ладонь снова пронзила знакомая парализующая боль. Лена вздрогнула всем телом, но не остановилась и продолжала идти дальше куда-то в темноту и неизвестность. Какая у неё была цель? Ничего не понимающему Никитину ничего не оставалось как следовать за ней и надеяться на что-то. Ведь это его жена, любимая Ленуся, живая, ведь так? Шура всматривался в очертания такой знакомой фигуры и всё ждал, что вот сейчас, она, наконец, опустит руки и скажет: «Что это со мной? Где я?», потом увидит его, обрадуется, взволнованно спросит, где дети, а они, их чудесные ребятишки, подбегут, как ни в чём ни бывало, он возьмёт их всех за руки и поведет скорее прочь из этого страшного места, они найдут машину и поедут, куда глаза глядят, только как можно быстрее и как можно дальше…

Лена остановилась и прислушалась к чему-то. Спустя мгновение и он услышал со всех сторон странный свист и шипение. Они с женой стояли посреди широкого холла этажа. Свет аварийного освещения от далёкого потолка не доставал до краев зала и там держался плотный сумрак. И Никитин снова увидел глаза. Их было много, везде, вокруг, из темноты смотрели одни глаза — угольки чужого костра жизни — не мигая и не отрываясь. Лена снова направилась куда-то в сторону выхода из здания, не обращая теперь никакого внимания на злые красные точки. Никитин шагнул было за ней, но угольки вдруг предостерегающе зашипели и дружно приблизились. Никитин остановился и крепко сжал оружие. Внутри у него всё опустилось. Его жена, его Леночек, потерянная им, хотя и как-будто живая, не оборачиваясь, удалялась от него навсегда.

— Лена… — последний раз позвал он. Её голова жутко дёрнулась, но женщина не остановилась. Наконец, она скрылась в чёрном проёме с мерцающим сверху зелёным значком «выход».

Никитин развернулся и поднял ружьё.

— Ну! Давайте, гады! Чтоб вам всем сдохнуть! Не хочу!!!

И начал расстреливать прыгающие горящие угли.

Когда наступило утро, солнечные лучи неожиданно прорвались сквозь покрытую пылью стеклянную фасадную стену оллмарка, уходящую в бесконечную высь, и осветили широкий просторный зал отдела роскошной мебели для зажиточных горожан. Посреди зала на спине лежал человек с раскинутыми в стороны руками и ногами. Невдалеке валялось ружьё, а вокруг человека весь пол был заляпан странными розовыми пятнами, источавшими зловоние. На шее и многочисленных местах, где была разорвана его одежда, зияли ужасные раны и его кровь под ним смешалась с розовым бульоном в странного вида бурый коктейль.

Лучи солнца ненадолго осветили всю эту картину и погасли, поглощённые тучей, с ленивой поспешностью затянувшей прореху в толстом брюхе.

— Постойте, — тихо сказала я.

Волк остановился как вкопанный и посмотрел на меня сверху вниз.