В колодце городской канализации жутко воняло. В сырой и гулкой темноте казалось, что эту вонь можно потрогать рукой. Пока я, помогая себе пятнышком света от налобного фонарика, возился с люком, пытаясь открыть, Надя смотрела вниз, держась одной рукой за ржавую скобу лестницы этой пахучей бетонной трубы. В другой руке она крепко сжимала «палыч», охраняя нас обоих. Наконец, я с усилием отодвинул тяжёлую, неприятно влажную крышку люка и выглянул на улицу. Вроде никого. Никак не могу привыкнуть к этому мерзкому смраду, идущему из под ног. Откуда он берётся, с такими-то системами очистки и регенерации?! Сейчас ведь не какой-то там унылый двадцатый век. Всё-таки четверть двадцать первого почти миновала. Хотя, пожалуй, с такой плотностью городского населения… Но это ерунда, это не самое страшное. Это всего лишь грязь человеческая. Там, внизу, есть ещё кое-что — вот это проблема! Нечеловеческая. Всечеловеческая.

Ночью нам пришлось повозиться. Ещё вечером Надя засекла в городских катакомбах двенадцать пятнашек. Многовато для одной ночи, и даже слишком много для маленького городка всего на пять миллионов жителей. Если так пойдет дальше, мы упустим и этот город. И придётся уйти. Тогда Ромов, вечно затянутый тучами, будет потерян для людей, и начнётся мёртвый сезон, который никогда для него не кончится. Ромов — маленький город. Ну да, за большие мы уже не боремся. Гипергорода мы уже, считай, все бездарно… потеряли. Практически без сопротивления отдали пятнашкам. А ведь это почти вся пригодная для комфортного жилья территория! Мы же не диковатые предки или твердолобые фермеры, чтобы жить где-нибудь посреди поля или леса.

Я подвинулся вбок, прижался к тёплой шершавой стенке и пропустил Надю вперёд, чтобы она осмотрелась, прислушалась, оценила обстановку. Надя оглянулась, кошкой выскользнула из люка и протянула мне руку. Одно движение — и вот мы оба стоим на тротуаре. В проулке тоже никого, отлично, так и должно быть в городе после массового бегства жителей. Правда, не всегда бывает такой тихий выход. Сколько наших полегло под самое утро, почти на поверхности…

Я взглянул на задачник: шесть двадцать. Всё, на сегодня обход завершён. Теперь скорей домой, спать, ничего больше. Как хорошо, что твари не ходят днём. Суточный ритм у них имеется, хоть это мы о них уже знаем. И серые тоже не любят дневное время, даже под землёй. Иначе мы бы давно проиграли.

Мы с Надей шли по пустынным улицам, затенённым чёрными на фоне светлеющего неба глыбами небоскрёбов, мимо редких, прибитых пылью машин, брошенных у тротуаров, а то и прямо посреди проезжей части. Вряд ли эти куски пластика вперемешку с дрянным железом когда-нибудь тронутся с места. Их и раньше, ещё до войны, становилось всё меньше с каждым годом, с такой-то подземкой, а теперь…

К семи мы добрались до квартиры на сто первом этаже одного из опустелых домов Семнадцатого квартала, снятой кем-то из наших три месяца назад у полуслепой старухи, не желавшей жить на одну электронную пенсию. Старушки в квартире нет, как, впрочем, и остальных жителей в доме и во всём городе. На днях прошла срочная эвакуация по нашей сводке. Что-что, а эвакуацию военные научились проводить, хоть какая-то польза от них. Да уж, наконец-то генералы поняли, что нам надо помогать, а не мешать. Наконец-то… Когда потеряны все сколь нибудь значимые города и большая часть населения. Святой Питер, Москва, ребята на днях передавали, что и Катин тоже… Вот побережье Дальнего Востока и весь север ещё наши, говорят, ещё держатся — велика Россия-матушка, тем пока и спасаемся. Только там ведь почти никто не живёт, пара-тройка мультиков всего. Ходят страшные слухи, что Владик и Хабаровск пропали. Маленькие китайцы оказались неспособны к борьбе, и наших там смыло как волной. И маленькую плотную Европу захватили слишком быстро, кому как не мне, лихому гонщику, это помнить. Коммуникации, так их, раз так!

Конечно, в городе всё равно кто-то остался. Чудаки. Думают, что смогут, когда припрёт, сами отбиться или отсидеться. Может, если найдём, ещё успеем их за шкирку вытащить или хотя бы вразумить на скорый самостоятельный исход…

Квартирка у нас скромная, двухкомнатная, вернее сказать, двухклеточная, с ужасно маленькой кухней, зато в центре. Я стараюсь выбирать в центре, чтобы быстро добраться до любой точки города. Если будет нужно. А нужно бывает почти каждую ночь. Нет, теперь каждую ночь.

До нашей клетки добираться очень удобно. А как же, ведь ещё в доме есть рабочий пневмолифт, чудо инженерной мысли начала века. В погоне за экономией энергии и из-за частых перебоев во время энергокризисов последних предвоенных лет ими оснастили лет за пятнадцать почти все этажки. Такой лифт как раз добивал кабину до сто первого этажа, последнего в типовой застройке. В отсутствие электричества самое то. Единственное неудобство — жестковато и сначала до самого верха, а только потом на нужный этаж. Но нам с Надей это сейчас и не важно. Чем дальше от земли, тем сейчас лучше, спокойнее, и как-то крепче спишь. Если что, отбиваться легче, в узком пространстве скопом не возьмут. А прижмут, так лебедка смотрящему на что? По стене спустился, и привет. Лишь бы «отсечек» хватило.

Надя пошла в ванную умыться из-под крана тонким ручейком холодной воды, хорошо хоть такая ещё есть. Система капиллярных труб, скопированная строителями у деревьев, ещё позволяла поднимать воду даже в отсутствие нормального давления. Мне как-то это пытался объяснить один из наших, бывший инженер, но я так до конца и не понял. Есть вода — и ладно, нет — плохо. Значит, пора делать ноги.

Я без сил, в одежде, упал на кровать. Жутко хотелось спать, но из головы не шла последняя схватка. Я прикрыл глаза, чтобы заново увидеть события ночи, проанализировать, что изменилось.

Мы возвращались после того как расставили ловушки-мины с передатчиками к следующей ночи, перед этим завалив взрывами два свежих канала, найденных пятнашками в обход перекрытых из внешней сети в городские катакомбы. Я подумал ещё, что девять пятнателей за ночь — это, пожалуй, рекорд для Ромова. Первых двоих мы поймали на конечной Восточной линии подземки. Конечные — излюбленные места их входа в города: там много технических тоннелей, ведущих неизвестно куда, труднее найти их норы. Если им очень нужно, они могут и копать, удивительно быстро прогрызая грунт. Но больше всего они любят на готовом, вернее, по готовому лезть — по многочисленным межгородским трассам подземки. Правда, мы им уже не позволяем такой роскоши. По крайней мере, очень стараемся, до сорванных ногтей, сухого кашля и кровавых глаз от грунтовой взвеси после взрывов.

Затем вылезли ещё трое, по одному на трёх пересадках в центре. Как Надя их пропустила? Порой мне кажется, в подземке Ромова полно каких-то излучений или полей, что ли — мешают ей, однозначно. Пришлось гоняться за теми тремя по всей Северной ветке, а потом прижимать в городской канализации. Почуяв нас, они решили сбиться в стаю, и двое из них успели «запятнать» невесть откуда взявшихся бедолаг-бичей. Тех пришлось тоже… убрать. Назад пути нет, по крайней мере, пока нет. Не нашли мы ещё способа людей из серых обратно делать, а серый может сам наделать дел. После этой… процедуры они все становятся какими-то особенно физически крепкими, так что в рукопашную с ними лучше не вступать, куда надёжней будет на расстоянии врезать из «палыча». Хорошо, что теперь только совсем безголовый, вроде тех двоих, по ночам по подземке шляться будет. Вот раньше… Сколько было проблем с бомжами и прочими обитателями нижних кварталов! Но серого ещё нужно найти и быстро отличить в темноте от простого обывателя (а днём они редко появляются), он не светится для Нади так ярко, как пятнатель. Я же их вообще только вплотную, по запаху, и чую, впрочем, как и все смотрящие. Так что лучше сразу, на месте.

Потом были ещё четверо, этих мы ловили наверху, поодиночке, они охотились в подворотнях за оставшимися бомжами, всегда первыми их жертвами.

Попроси кто меня описать пятнашку, вряд ли я дам детальный портрет. При свете их мало кому удавалось видеть, а в темноте, в рваном пятне света бешено прыгающего фонарика… Они похожи на полутораметровых ящериц-призраков. Это очень удобно — быть ящеркой, так легче ползать по извилистым пещерам или, например, узким тоннелям. Но если не ползают по щелям, тогда ходят на задних лапах, вытянувшись во весь рост. И очень быстро бегают. На вид твари почти прозрачны, кажутся бесплотными. Но только на вид. Это их камуфляж, как у хамелеонов, только лучше, стремительно меняется и пропускает свет насквозь. Они сильны и неуловимы. Их цель — не убить, ну разве что им встретится смотрящий, как я или Надя. Пятнатель, как бы это объяснить… «пятнает» клиента — напрыгивает, мгновенно становясь как кисель, облепляет и как будто впитывается в бедолагу. Приносит себя в жертву, альтруист чёртов, ради их общего гнусного дела. Я не видел, чтобы кто-то сам, кроме смотрящих, вырывался из этого киселя. Минута — и «серый» готов. Пожалуйте, к вашим услугам, дорогие пришельцы. Ну, хоть одним пятнателем меньше, хотя… слабое утешение. У них недостатка не имеется. Боже, как же хочется спать!

Последние трое напали сами, на верхних ярусах городских катакомб. Такого в Ромове не случалось раньше, и потому я чуть не оказался в киселе. Неприятное дело, хотя на меня не действует. Нет, конечно, действует. Очень больно это, а ещё до рвоты противно. Всё тело будто вата становится, но при этом разрывается от режущей боли. И слизь эта — как в мазуте измазаться, а потом полночи и в самом деле выворачивает, сильнейшая интоксикация. И тогда до утра я — как слепой щенок, всё расплывается, в ушах звон, какая уж тут охота. И ещё спасение, если в такой поганый момент хорошего коньяка глотнуть удастся. Здорово помогает, уж не знаю почему. Да только где его нынче взять… Правда, если пятнашка успеет понять, что я не простая жертва, киселем не отделаешься. Ну, для этого у меня и «палыч» в руке. Хорошая вещь, мощная и надёжная. Что бы мы без них делали…