– Когда Игорь сделал мне предложение, я сказала, что выйду за него, если он примет тебя и мы будем жить вместе. Он согласился и сказал, что без колебаний усыновит тебя, даст тебе свою фамилию и своё отчество, что ты научишься называть его папой и мы будем настоящей семьёй.
– Он мне такого не предлагал, – заметил я.
– Потому что твой дядя отказался, – произнесла мама. – Он сказал, что этого не будет никогда. И отказался снимать с себя опеку.
– Почему?
– Тебе дословно привести его слова? – в глазах мамы появился блеск, который вызвал у меня тревогу. – Он сказал: «Это сын моего брата. Он мой племянник. Он Василий Андреевич Скуратов. И он не будет носить другой фамилии и другого отчества. Никогда этого не будет».
– Да, странно.
– И при всём этом где он сам? Он постоянно где-то пропадает, что-то снимает. Как часто ты с ним видишься?
Я растерялся и не сразу ответил, но мама продолжила сама:
– Да и чему он может тебя научить? Глупым понтам, да и только.
Мне нечего было ответить, но я понимал, что, если бы дядя тогда не стал упорствовать, моя жизнь на Светлогорском проезде сложилась бы по-другому. Но всё-таки, оглядываясь назад, я могу сказать, что фамилия Скуратов куда благозвучнее, чем Ефимов.
Почти всё свободное время я проводил, запершись в своей комнате. Часто я ходил гулять, но район наш, хоть и был зелёным, едва ли мог бы называться красивым. К тому же друзей, настоящих друзей, на Светлогорском проезде у меня не было. А дома я мог читать, оторвавшись от окружающей меня нелюбезной действительности, погружаясь в сказочный мир, который открывали мне Роберт Льюис Стивенсон, Уолтер Скотт и Чарльз Диккенс, либо играть на компьютере.
То, что я закрывал комнату на ключ, ужасно бесило Игоря. Поэтому он запрещал мне запирать двери.
Своё детство он провёл в двухкомнатной квартире в хрущёвке, где одна комната была родительской, а другую – проходную – Игорь делил со старшим братом. Поэтому наличие у меня собственной комнаты отчим считал нечеловеческим благом. По его мнению, мне следовало благодарить судьбу за то, что мне выделили отдельную комнату. Возможность запирать комнату казалась Игорю прерогативой взрослых.
– Будет тебе лет двадцать пять, тогда и будешь запираться, – говорил он. – А сейчас зачем тебе сидеть за закрытой дверью? Чем ты там таким занимаешься?
И я действительно не занимался ничем, что не свойственно подросткам в четырнадцать лет. Но поскольку отчим или мама могли в любой момент ворваться ко мне (в этом доме я один стучался перед тем, как войти), я часто закрывался на ключ, чтобы морально подготовиться к очередной моральной атаке.
Обладание личным пространством, где человек может безраздельно господствовать, является одной из главных его свобод. Людям необходимо иметь пускай и маленький, но всё-таки свой собственный угол, где они могут чувствовать себя в безопасности и защищённости. Лишите человека этого угла, и он очень быстро превратится в неуверенного в себе, забитого неудачника, являющего собой жалкую форму существования, находящуюся на низших ступенях пищевой лестницы.
Вспоминая весёлые времена Светлогорского проезда, я периодически думаю: а если бы в нынешнем своём сознании я оказался в теле четырнадцатилетнего мальчика, прячущегося в своей комнате, чтобы не получить пиздюлей от грозного отчима, который не преминет впечатать в стену, если с ним столкнуться где-нибудь в коридоре? Что бы я сделал, если бы мне нельзя было находиться с Игорем в одном помещении, если бы всякий раз, проходя мимо моей спальни, он изрекал столь родные сердцу лексемы?
Я в первую очередь подошёл бы к Игорю и спросил: «Почему вы так ко мне относитесь? Что вас так сильно раздражает? Что мы могли бы сделать, чтобы начать жить нормально?»
Скорее всего, Игорь послал бы меня на три наиболее сочетаемые буквы русского алфавита. Однако при этом я знал бы, что пошёл с ним на диалог, и он отказался искать рациональный путь решения сложившейся проблемы. А это означало бы, что проблему необходимо решать более радикальными методами.
Какими? Можно было, к примеру, набить Игорю морду. Об этом я часто думал. Отчим обладал надо мной явным физическим превосходством, однако я мог бы использовать фактор неожиданности и такие достижения научно-технического прогресса, как бейсбольная бита или кусок арматуры. Но я никогда не пошёл бы на это. Мне было ясно, что, если бы даже мне удалось взять верх в поединке, отдубасив Игоря по первое число дубинкой, после реабилитации он непременно нанёс бы моему организму ряд необратимых изменений.