— Извините, Вы сказали «Линд из рода Людей Льда»?
— Да, — сдержанно ответил Танкред.
— Я знал одного Линда из Людей Льда. Это было несколько лет назад, в Ливландии. Он был офицером шведской армии.
— Это Микаел, — улыбнулся Танкред. — Да, он сейчас здесь. Я разговаривал с ним вчера.
— Неужели? Я так хотел узнать, как у него дела! В последний раз, когда я видел его, он был ужасно болен. Более удручающего кризиса я никогда не наблюдал.
Танкреда это заинтересовало.
— Не будете ли Вы так любезны рассказать об этом кризисе? Нам трудно понять, что, собственно, беспокоит его, и мы очень волнуемся за него.
Извинившись перед норвежским офицером, они направились к крепостному валу.
— Мы считали, что он сошел с ума, — сказал пленный. — Да так оно и было. Он бормотал что-то про старинную усадьбу, про то, что нужно пойти туда и помочь хозяину избавиться от мошенников. И меня послали в это имение, это было как раз накануне нашего отъезда в Польшу. И я должен сказать, что в этом поместье были весьма странные отношения…
— Расскажите! Это представляет огромный интерес для нас всех!
И пленный рассказал о своем посещении имения. Слушая его, Танкред становился все более и более задумчивым. Когда рассказ был закончен, молодой маркграф воскликнул:
— Поедемте со мной в Гростенсхольм, немедленно! Я позабочусь о разрешении для Вас передвигаться по норвежской территории. Микаел должен услышать об этом.
Но в тот день они не попали на Липовую аллею. Танкред не освободился так скоро от своих обязанностей в крепости Акерсхус, а шведский пленный был нетерпелив, ему хотелось как можно скорее попасть домой.
Танкред нервничал, и на это были свои причины.
В тот день, когда Танкред разговаривал с пленными, Микаел посетил Гростенсхольм и Элистранд. Ему было так хорошо со всеми, что он съедал все, что ему предлагали. Он долго беседовал со всеми и делал записи об их жизни. И им было о чем рассказать. О пребывании Калеба и Маттиаса в Конгебергских шахтах. О приключениях Танкреда в Ютландии Микаел слышал накануне от самого Танкреда. О встрече Хильды с «оборотнем». Об истории Таральда и Ирьи. О том, что пережил Александр во время Тридцатилетней войны…
Но больше всех рассказывала, конечно, Лив. Она была самой старшей, ей исполнилось уже 77 лет, и о такой долгой жизни было что рассказать.
— Как приятно, что ты все это записываешь, Микаел, — сказала она. — Моя мать Силье вела дневник. Но после ее смерти я была в таком тяжелом состоянии, что растеряла все, так и не прочитав. Просто держала записи в руках и выронила где-то, не заметив этого.
Микаел кивнул, у него тоже такое бывало.
— Теперь все это утеряно навсегда, — вздохнула Лив. — Кто-то мог выбросить это. Все это так печально! Поэтому, если ты все запишешь, это будет великое дело.
— Мне представляется все это очень интересным, — сказал Микаел, и в глазах его появился отсвет чего-то нового. — Особенно важными мне кажутся твои и дедушкины рассказы, ведь вы знали другие, уже умершие, поколения Людей Льда.