С принцем Абдаллой мы были почти ровесниками – разница в возрасте между нами составляла всего несколько лет. Вскоре после того, как я окончил Оксфорд, он проучился там год, и у нас был один и тот же научный руководитель – Альберт Хоурэни, который характеризовал мне в письме Абдаллу как «человека умного и яркого», но «созданного не для чтения книг, а для действия»[46].
В конце августа 1998 г. принц Абдалла и его жена, принцесса Рания, пригласили нас с Л
Поскольку проблемы со здоровьем короля Хусейна болезненно сказывались буквально на всех сторонах жизни страны, я изо всех сил старался максимально расширить круг общения, встречаясь не только с членами королевской семьи, но и с представителями других слоев иорданского общества. Я с легкостью установил контакт с премьер-министром Фаизом Тарауна, весьма общительным технократом с Восточного берега реки Иордан. Он был весьма осторожен, но его обеспокоенность в связи с экономическими трудностями явно нарастала. Министр иностранных дел Иордании Абдель Илах аль-Хатыб, блестящий профессионал, стал моим добрым другом. Познакомился я и с министром планирования – одной из самых высокопоставленных чиновниц в арабском мире, яркой личностью и ярой сторонницей реформ Римой Халаф, и с Самихом Баттихи, возглавлявшим в то время Главное разведывательное управление Иордании, – весьма искушенным и амбициозным деятелем, чей образ жизни явно не соответствовал зарплате, которую ему платило государство. Иорданская разведка всегда была важнейшим партнером США, а теперь она становилась реальной структурой власти.
Между тем наследный принц Хасан всячески старался показать, что способен управлять страной в отсутствие Хусейна, но не стремится узурпировать королевскую власть. Балансировать на такой платформе было чрезвычайно трудно. В сентябре Хасан наступил на любимую мозоль армейскому руководству, усомнившись в обоснованности сметы военных расходов и поставив вопрос о целесообразности увольнения в запас военнослужащих старшего поколения в целях создания возможностей служебного роста для молодежи. Эти шаги нельзя было назвать необоснованными, но армия была вотчиной короля, и Хусейн был очень расстроен, когда соответствующая информация – разумеется, густо приправленная комментариями оскорбленных в лучших чувствах генералов – просочилась в клинику Мэйо.
В течение всего срока моего пребывания в Аммане я легко получал доступ к любым высокопоставленным иорданским чиновникам – иногда, я бы сказал, даже слишком легко, особенно в первое время. Как-то Хасан пригласил меня присутствовать на закрытом совещании армейского руководства, посвященном подготовке к предстоящей встрече Совместной американо-иорданской военной комиссии. Я изо всех сил старался не привлекать к себе внимания, но не мог избавиться от ощущения неловкости. Слушая выступающих, наследный принц то и дело вставлял свои комментарии, причем делал это безапелляционным, даже покровительственным тоном и постоянно прерывал докладчиков, ставя под сомнение их аргументы. Его намерение было вполне понятно – он хотел обеспечить тщательную подготовку мероприятия, а заодно продемонстрировать свою осведомленность о ситуации в армии. Собравшимся, однако, это явно не нравилось. Они еле сдерживались и, несомненно, думали о том, что король Хусейн никогда не вел бы себя подобным образом.
Пока король проходил курс лечения, наследный принц постоянно был с ним на связи, но решил не навещать его в клинике Мэйо. Он считал, что должен оставаться «на хозяйстве» в Иордании, и Хусейн, видимо, разделял его мнение. Но из-за этого Хасан оказался в очень невыгодной тактической позиции, потому что другие авторитетные члены королевской семьи и высокопоставленные чиновники, многие из которых не жаловали наследного принца, постоянно летали в США, чтобы повидаться с королем. Так, командующий армией фельдмаршал Абдель Хафиз аль-Каабна, навещая короля, наябедничал ему на Хасана: тот якобы проболтался старшим офицерам, что Хусейн неизлечим и пора готовиться к возможному транзиту власти. Хасан позднее уверял меня, что никогда не говорил ничего подобного. Но кляуза фельдмаршала достигла своей цели: король был недоволен Хасаном. Затем в клинику Мэйо просочились слухи, что принцесса Сарват – неглупая, но иногда чересчур прямолинейная супруга Хасана – тайно подговаривала своего мужа, чтобы тот, став королем, немедленно назначил новым наследником престола их сына Рашида. Масла в огонь подливала и неотлучно находящаяся в клинике Мэйо королева Нур, которая всегда недолюбливала Хасана и Сарват.
В конце октября по просьбе Клинтона Хусейн ненадолго покинул клинику Мэйо и отправился в Вашингтон, чтобы помочь президенту склонить израильтян и палестинцев к компромиссу на переговорах, проходивших в комплексе «Уай Плантейшен» на Восточном побережье, в штате Мэриленд. Магнетизм личности короля был так силен, что его присутствие на переговорах сыграло решающую роль и во многом способствовало подписанию «Меморандума Уай-Ривер». Палестинцы и израильтяне наконец договорились о передаче территорий и реализации других временных мер на Западном берегу реки Иордан, согласованных за несколько лет до этого. В день церемонии подписания меморандума в Белом доме Хусейн встретился с несколькими прибывшими в Вашингтон высокопоставленными иорданскими чиновниками, в том числе с бывшим премьер-министром Абделькаримом аль-Кабарити. Эти люди укрепили опасения короля по поводу наследного принца. Хусейн сказал премьер-министру, что подумывает о «серьезных изменениях» после возвращения в Иорданию.
От непосредственных участников событий, вернувшихся из Вашингтона в Амман, я услышал различные версии произошедшего. Было ясно, что из-за болезни король задумался о будущем и изменения неизбежны. Очевидно, что темпы и масштабы перемен во многом будут зависеть от состояния здоровья короля. Хотя сам король выражал иорданцам оптимизм в отношении перспектив лечения, прогнозы врачей были весьма сдержанными и неопределенными.
Хасана беспокоило состояние здоровья брата и все больше волновали сообщения о том, что король проявляет недовольство результатами его деятельности. Вскоре после подписания «Меморандума Уай-Ривер» он пригласил меня и нашего замечательного резидента ЦРУ Роба Рише на приватный ужин и во время беседы вежливо попытался получить от нас информацию о состоянии здоровья и намерениях короля[47]. Я был осторожен – вмешательство в непростой процесс принятия королевских решений могло обойтись слишком дорого. Осенью в британской прессе уже промелькнули ложные сообщения о том, что администрация США якобы не очень доверяет Хасану. Мы мгновенно опровергли их, а Мадлен Олбрайт даже позвонила наследному принцу, чтобы заверить его в недостоверности этих слухов. Кроме того, я все еще не был полностью уверен в том, что король отстранит Хасана от власти. Мне казалось, что наша роль в этот деликатный момент должна была заключаться в том, чтобы подтвердить серьезные долговременные обязательства США перед королем и страной, не вмешиваясь в борьбу за власть и оставляя открытыми двери для переговоров со всеми сторонами[48].
Вашингтон оказывал мне серьезную поддержку. Только в ноябре и декабре Амман посетили госсекретарь Олбрайт, министр торговли Дэйли, министр обороны Билл Коэн и директор ЦРУ Джордж Тенет. Я убеждал администрацию сделать все возможное для укрепления наших отношений с Иорданией немедленно, не дожидаясь ухудшения состояния здоровья короля Хусейна. В этом случае ощутимая своевременная поддержка экономики и безопасности Иордании в значительно большей степени способствовала бы укреплению наших позиций в период транзита власти, чем если бы мы бросились помогать стране позже, когда это попытались бы сделать и многие другие государства[49]. Белый дом начал рассматривать дополнительный пакет программ помощи по нескольким направлениям и другие внеочередные меры, которые планировалось принять для укрепления динара и предотвращения паники на финансовом рынке.
К началу января 1999 г. король закончил курс лечения в клинике Мэйо. Нужно было подождать пару недель, чтобы понять, помогла ли ему пересадка костного мозга, но все надеялись на полное излечение. Я полетел в США, чтобы увидеться с Хусейном до того, как он отправится домой, сразу после новогодних каникул. Мы встретились в пригородном доме в Мэриленде, который король приобрел несколько лет назад. Дом стоял на высоком, поросшем лесом берегу реки Потомак. Был хмурый зимний день, сквозь голые ветви деревьев хорошо просматривалась река. Король был слаб, его знобило, несмотря на то, что он был в теплом свитере.
– Я очень хочу домой, – сказал он. – Я так давно там не был, а нужно столько всего сделать.
Я еще раз поздравил его с подписанием «Меморандума Уай-Ривер». Он тонко улыбнулся, демонстрируя свое скептическое отношение и к Нетаньяху, и к Арафату, и подчеркнул, что очень надеется на президента Клинтона.
– Мне будет приятно работать с вами, когда я вернусь домой, – сказал он. – У меня было достаточно времени, чтобы подумать о будущем. Я не знаю, сколько времени мне отпущено, но есть некоторые вещи, которые я должен успеть сделать.
Хусейн больше ничего не сказал и дал понять, что не хочет, чтобы его расспрашивали. Я вернулся в Амман с убеждением, что порядок престолонаследия будет изменен.
19 января улицы Аммана заполнили сотни тысяч иорданцев, вышедшие приветствовать возвращающегося домой короля. На следующий день Хусейн дал интервью Кристиан Аманпур из CNN, в котором впервые публично коснулся грядущих изменений. Король все откладывал встречу с Хасаном, и наследный принц понимал, чтó это означало. Я встретился с ним днем 21 января. По его словам, к нему только что приезжала принцесса Басма, единственная сестра Хусейна и Хасана, чтобы сообщить о планирующемся отстранении его от власти. Хасан был глубоко потрясен.
– Совершенно не понимаю, почему король так недоволен мной, – сказал он.
Тем не менее он принял решение короля с достоинством.
Вечером 22 января король сообщил Хасану о своем решении изменить порядок престолонаследия. Ранее в тот день он объявил принцу Абдалле, что наследным принцем теперь будет он. А 25 января король обнародовал свое решение, опубликовав пропитанное не свойственной ему мелочной злобой письмо, объясняющее причины его разочарования в Хасане. Лечение не дало результатов, и на следующий день ему предстояло снова лететь в клинику Мэйо для последней попытки спасти жизнь путем повторной пересадки костного мозга.
Абдалле тогда было 37 лет – почти на 20 лет больше, чем его отцу, когда тот взошел на трон. Ситуация в Иордании была намного более стабильной, чем полвека назад, но проблем, маячивших на горизонте, хватало с избытком, да и хищные соседи по региону не дремали. Абдалла знал, сколь многому ему придется научиться, но трудности его явно не пугали. 28 января госсекретарь Олбрайт прилетела в Амман с кратким, но очень своевременным визитом. Она заверила нового наследного принца в том, что и он сам, и Иордания могут рассчитывать на поддержку США. Несколько дней спустя я снова увиделся с Хасаном. Никто не рвался к нему с визитами, и он с горечью заметил, что и не ожидал ничего другого. Было видно, что брат короля глубоко потрясен случившимся и еще до конца не осознал перемены. Но он не искал сочувствия. Я сказал, что восхищаюсь достоинством, с которым он принял произошедшее. Это были не просто вежливые слова – я действительно восхищался Хасаном. Его постигло страшное разочарование, но утешением мог служить тот огромный вклад в развитие Иордании, который он внес за годы службы в качестве наследного принца.