– Да какая каганша! Говорю ж – девчонка совсем. Красивая, младая, ммх… я б такую в наложницы взял! – Икнув, староста облизнулся. – Ладно, друже… Давай-ко за красу женскую выпьем. Да! Ты ж мне каких-то танцовщиц-дев обещал. Забыл?
– Да нет, нет, не забыл, что ты!
Подняв бокал, торговец кивнул слуге – тот опрометью выскочил наружу. И тотчас же откуда ни возьмись послышалась нежная мелодия – флейта, барабан, лютня… Музыканты играли на палубе так, что хорошо было слышно в каюте… Дернулась прикрывавшая вход шелковая занавесь…
Грациозно покачиваясь и изгибаясь, в каморку вошли… нет – вплыли! – танцовщицы в синих прозрачных шальварах с разрезами, в раззолоченных лифах. Тоненькие смуглые тела девушек, казалось, излучали сладострастие, и столь же страстно сверкали черные очи.
Кружа в такт доносящейся с палубы музыке, танцовщицы вдруг разом хлопнули в ладоши, запели нежными голосами что-то тягучее, сладкое, словно халва или рахат-лукум.
Одна из дев, танцуя, словно бы невзначай коснулась гостя рукою, присела рядом, игриво тряхнула головой… упали на глаза темные локоны.
Ходата приобнял деву за талию, погладил голенькую спинку, пощекотал пупок…
– Эта красавица будет твоей, почтеннейший гость, – вкрадчиво прошептали за спиной. – Только захоти!
– Уже хочу!
– Ну, что, похожа эта дева на молодую княжну?
Слишком уж насмешливо произнесли эти слова. Слишком уж громко и как-то глумливо!
Старейшина резко обернулся и, вздрогнув, закусил губу:
– Ата-ач! Ты?! Но…
– Нет, я нынче не за данью – теперь есть дела поважней…
Тот, кого гость назвал Ата-ачем, жестом отправив танцовщиц прочь, уселся рядом, на место сгинувшего куда-то купца. Высокий, худощавый, со светло-голубыми глазами и обычным, ничем не приметным лицом, которое могло бы в равной степени принадлежать русу, немцу или варягу. Небольшая бородка, усы, пышная, светло-русая шевелюра, золотые серьги в ушах, над левой бровью – белесый едва заметный шрам. И улыбка. Весьма обаятельная улыбка… Только вот цену ей Ходата слишком хорошо знал. Цена была одна – смерть! Ата-ач – верный слуга самого царя Хазарии – второго человека после кагана, а по всем не касающимся божества и духовности делам – первого.
– Ата-ач… – снова протянул гость.
Хазарин улыбнулся еще шире, еще обаятельнее, будто встретился после долгой разлуки с самым дорогим и близким ему человеком:
– Вижу, узнал, не забыл.
– Тебя забудешь, как же!
– Ты вроде бы говоришь с осуждением, уважаемый Ходата-боярин? Иль не я тебя всегда поддерживал среди «белых» хазар?