– Сам-то не хочешь ли к нам? Баньку велю истопить.

– Нет, нет, что ты! Я уж лучше – в реке.

Уж конечно, оставалось еще у Ходаты богатства немало, можно было и новых наложниц – красивых персидских рабынь – купить, двух или даже трех, если сошлись в цене бы. За молодую невольницу обычно просили десять ромейских золотников – солидов, в кунах это пять сотен – немало, так ведь и Ходата, чай, не нищий! Пять дворов деревня, урожай нынче неплох, да и охоты удалися удачные.

О богатстве старейшины красноречиво свидетельствовала большая, рубленая из крепких бревен изба на подклете, не какая-нибудь там полуземлянка, как у всех прочих! Со всех сторон деревню окружал высокий земляной вал со рвом, по реке-то ведь кто угодно мог приплыть, подобраться – нынче мирные купцы, а завтра кто – одни боги ведают. У крепких, устроенных прямо в валу ворот зорко несли сторожу молодые парни с рогатинами и луками.

Когда Ходата, немного отдохнув, отправился в гости, стражники отсалютовали ему рогатинами. Молча кивнув парням, старейшина в сопровождении четырех слуг спустился к реке, оставил свиту на пристани и, встречаемый с самой искреннею любезностью, поднялся на барку булгарского торговца Сувара, среди всего прочего, как и всякий уважаемый всеми купец, торговавшего еще и живым товаром – людьми.

– Ай, ай, какой гость! – широкое добродушное лицо булгарина лучилось почтительной радостью. – Какая честь для меня, славный Ходата-джан, видеть тебя на своем судне. Прошу же, прошу в мою каморку, уж не побрезгуй!

Расположенная на корме каюта купца была застелена ворсистым ковром с затейливым геометрическим орнаментом, такие же ковры висели и по стенам. Сквозь распахнутые узкие оконца, забранные полупрозрачной тканью, несло свежестью, в углах горели медные, начищенные до золотого блеска светильники на высоких ножках, их трепетное зеленовато-желтое пламя плясало в расставленной прямо на полу – на ковре – золотой и серебряной посуде с яствами, отражалось в кувшинах с терпким маданзаранским вином.

– Садись, дорогой мой гость! – довольно прищурился Сувар. – Есть, пить будем! На танцовщиц смотреть!

– Что ж, присяду. – Старейшина улыбнулся в бороду, усаживаясь на ковер, поближе к яствам.

Подбежавший мальчик-слуга, смуглый и тощий, поспешно налил вина в высокие, темно-синего стекла бокалы.

– Ты тоже выпьешь, друг мой Сувар? – удивился Ходата. – А я слыхал, будто ваш бог запрещает пить вино.

– Запрещает. Но – не всем. – Торговец хитровато глянул на гостя. – Можно воину на войне или купцу в далеком походе. Тем более для лечения – чтобы не простудиться, не заболеть. Ночи у вас довольно студены.

– Так нынче-то, чай, не зима!

Старейшина и купец громко расхохотались, выпили да приступили к трапезе, ведя неспешную, как и полагается уважаемым людям, беседу – о видах на урожай, о погоде, о том, «будто бы в Хвалынском море видали рыбу-кита»… и о новых завоевателях – полянах.

Ходата оказался не лыком шит, в рыбку-кита не поверил:

– Врут! И про кита, и про… этих… Никто нас не завоевывал. Никогда!

– Но… дань-то вы теперь полянам платите? – насмешливо – но в меру – ухмыльнулся купец.

– Не полянам – варягам. И князь их варяг, и сами они варяги… полян мало там… А уж княжна – краса дева, очей не отвесть. А уж разумна! Дань супротив хазарской с ногаты на куну уменьшила. За то многие к ней со всей радостию!

– Что же она – великая и мудрая каганша? – Сувар покачал головой и пригладил рыжую бороду.

Ходата махнул рукой: