И уходит.

— *б вашу мать, — выдыхает Валера, растирая лоб, и даже строгая Лариса Васильевна не делает ему замечания.

Кикир выглядит так, словно сейчас сиганёт из окна.

— Это хорошо? — щекотно шепчет мне Лизка прямо в ухо. — Это плохо? Я не понимаю.

— Никто не понимает, — огрызаюсь я. Тревога всегда скверно на меня влияла.

От всеобщего тремора должны дрожать стёкла.

К моменту, когда посвежевший и переодевшийся в свежий костюм Макс возвращается, атмосфера в комнате становится похоронной.

Под прицелом глаз он проходит вперёд, осторожно разжимает мои пальцы и забирает стакан. Болтает виски, гремя льдом, от души глотает.

— Бухаете, значит? — говорит он с оттенком неодобрения, осматривая нас. Хмурится.

— Ну?! — не выдерживает Кикир. — Подписал?!

Макс тяжело вздыхает, разглядывая ледяные грани. Если он промедлит ещё секунду, я схвачу его голову и вытрясу из неё ответ, клянусь!

Наша омерзительная великолепная семёрка замирает, как спринтеры на старте.

Звучит выстрел.

— Подписал, — говорит Макс в оглушительной тишине и вскидывает руки. — Подписал, чёрт возьми!

Что тут началось!..

Вопль Кикира всколыхнул шторы, Валера кинулся обнимать ошарашенного Арта, Рита и Лизка отплясывали, взявшись за руки, Лариса Васильевна утирала уголки глаз платочком, а я, взвизгнув, оказалась между полом и потолком, подброшенная Максом.

— Ну ты и актёр, — смеясь, говорю ему в ухо и радостно жмурюсь, получив поцелуй в щёку.

Концентрация счастья в этой точке мира настолько огромная, что должна регистрироваться спутниками.

— А как иначе? — говорит он, улыбаясь во весь рот. — Без хорошего шоу никуда.

Ещё ни разу в жизни я не чувствовала такого единения с людьми. Кажется, все мы сейчас чувствовали себя одинаково, как пережившие чудовищное сжатие пружины, наконец-то отпущенные на волю. Хотелось прыгать, кричать что-то бессодержательное, обниматься со всеми подряд и водить хороводы, пока ноги не отвалятся. Мне вдруг стало казаться, что это и есть моя семья — настоящая, в которой я понимаю других, а другие понимают меня.