— Привет, папуль, — легкомысленно протянул Герман. Его пальцы скользнули по моему запястью. — Показываю гостье наши хоромы.

Он шутовски обвёл руками комнату. Исходящая от парня весёлость заметно отдавала нервозностью, провокацией. Не знаю, почему, но под взглядом Войцеховского-старшего мне немедленно захотелось превратиться в горошину и укатиться куда подальше.

Максим встретил наше появление с совершенно бесстрастным лицом, однако напряжение мало не трещало в воздухе. Он едва мазнул по мне глазами, словно никакого интереса я в этом мире не представляла, и собирался вернуться к прерванному разговору, но его собеседник был настроен иначе.

— Хорошая девочка, породистая, — сказал он с сухим смешком, в котором не было веселья. Голос, скрежещущий, как консервная банка, неприятно царапнул ухо. — Одобряю.

На лице Дубовского можно было гвозди выпрямлять, до того оно закаменело. Значит, снова иерархические игрища? Я испугалась, что сейчас Максим не выдержит и оторвёт жуткому деду башку, но он лишь лениво хмыкнул:

— А как иначе.

Меня будто окатили грязной водой из ведра. Над ухом тихонько фыркнул Герман.

— Два сапога… — пробормотал он так, чтоб слышала только я. Голос парня дрогнул от сдерживаемой ненависти. Он добавил громче, возвращаясь к своим интонациям конферансье: — Не будем мешать, веселье должно продолжаться!

Позже, когда я ёжилась от отвращения к себе и миру, сидя на открытой свежему ночному ветерку лоджии, Герман, опрокидывавший в себя коньяк так, будто пил воду, вдруг сказал:

— Будь он его сыном, он был бы счастлив. Идеальное продолжение.

Я запуталась в местоимениях, но догадалась, о ком речь.

— Вы не в ладах с отцом, да?

Герман развеселился. Он откинулся на спинку дивана, запрокинул голову, разглядывая чистое тёмное небо.

— Не в ладах — это когда вы созваниваетесь раз в год и избегаете острых тем, — сказал он, нервно покачивая ногой. — У нас же… Иногда я думаю, что мог бы его убить. Не смотри так. Это только звучит ужасно, а вообще мир бы только спасибо сказал. Только вот неудача, по натуре я трус и неженка, никогда на такое не решусь.

Он отсалютовал бокалом и с сардонической усмешкой опустошил его.

— Слишком откровенно, да? — Герман засмеялся, видя выражение моего лица. — Перебор с овершерингом, знаю-знаю. Но иногда хочется хоть где-то быть честным. Не притворяться, что всё хорошо.

Он пробарабанил по стакану, раздувая тонкие ноздри. От мелких суетливых движений разило беспокойством, внутренней тревогой, которая невольно заражает, если находится рядом достаточно долго. Ожидание чего-то ужасного, неминуемой беды — вот, на что это было похоже. Мне резко стало неуютно, как над обрывом.

— Кажется, я не лучший выбор для такого, — проговорила я вполне искренне, когда молчание стало невыносимым. — Слишком далека от всего этого.

— В этом и плюс, — быстро сказал Герман и повернулся ко мне. — Оставайся такой и дальше. Не дай этому монстру себя изменить.

Его ладонь легла на мою. А затем сверху упала тень.