Затёкшие, перетруженные непривычной нагрузкой мышцы отозвались пронзительной болью. Чертыхаясь вполголоса, я легла рядом и блаженно вытянула ноги, с упоением прислушиваясь к ощущениям в организме. Он пел какую-то новую песню.

Рука Максима легла на мой живот, поглаживая. Я повернула голову и наткнулась на странный взгляд.

— Что? — Я ощупала лицо, пытаясь понять, в чём дело. — Что-то не так?

Он прижал меня, мягко поцеловал в макушку.

— Да нет, — задумчиво проронил он, даже растерянно, — всё так.

Между его бровей залегла глубокая складка.

Когда я вернулась из ванны, Максим уже спал. Я подобрала с пола упавшее одеяло, расстелила сверху, чтобы прикрыть промокшую холодную простыню, и тоже легла, обхватив его сзади.

Проснувшись утром, я сладко потянулась и обнаружила, что рядом никого нет. Не было ни в кабинете, ни на кухне. Возникший внезапно, как из тени, Артур сообщил, что Максим на встрече с кем-то из шишек.

Весь день я крутилась перед зеркалом, пыталась заметить какие-то перемены в себе, но ничего не увидела, кроме произвольно возникающей дурацкой улыбки. Поставила в телефоне напоминания, чтобы точно не забывать про таблетки, раз теперь они имели больше смысла, чем просто подправить гормональный сбой. И с замиранием сердца думала, что же принесёт эта ночь, пообещав себе не заснуть.

Максим приехал очень поздно, в каком-то мрачном настроении. Ни с кем не говоря, ушёл к себе. Я, думая, что сейчас утешу его печали, прокралась к двери на цыпочках и дёрнула ручку, но не тут-то было — закрыто. Я постучала, но в ответ не донеслось ни звука.

«Уснул, наверное», — решила я, возвращаясь в свою спальню, которая теперь казалась удивительно пустой.

Это была попытка самоуспокоения. Интуиция, которую ничем не обманешь, уже подсказывала, что здесь что-то не так.

За следующую неделю он не перемолвился со мной даже словом, уходя раньше, чем я проснусь, запираясь по ночам, а на выходных не вернувшись совсем.

Меня словно больше не существовало.