— Как это? — опешил Кирза. — Ты же говорил, играем «ни на что»?
Барак взорвался от хохота зэков.
— Дурилка, — ухмыльнулся Фрол. — Ты что, думаешь, для меня сто баксов — деньги? Это так, ничто. Поэтому за тобой должок. Очевидцы — вся хата. Так ведь?
Со всех сторон послышался одобрительный гудеж.
На Кирзу было жалко смотреть. Он-то был уверен, что в шахматы здесь кого хочешь обыграет, а что вышло? Мало того, что опозорился, так еще и должником остался! Он слышал, что с Фролом шутки плохи — этот вор не первый срок мотает и вообще живет только по понятиям…
— Сынок, ты радуйся, что легко отделался, — хрипло сказал все тот же пожилой зэк с верхних нар. — Недавно один такой фраер пальцы веером раздвигал, мол, я в «шешбеш»[1] кого хочешь взгрею! Его Витька Кутаисский в два пинка обыграл, так потом жена этого лоха кредит брала, чтобы должок погасить!
— Ладно, — вдруг сказал Фрол. — Поди, Кирза, кипяточку согрей, чифирнем.
С затеплившейся надеждой в глазах Кирза помчался выполнять указание. Когда все было готово и литровая кружка пошла по кругу, Фрол, как бы между делом, спросил:
— Сам-то откуда?
— С Урала я, в Некрасовке жил.
— Че ж тебе, перед этапом не сказали, что на кон нельзя ставить, коли карманы пустые?
Кирза отрицательно покачал головой.
— Ну, времена, — протянул Фрол. — Лады, на первый раз прощаю долг.
— Спасибо, Фрол, — сразу засиял Кирза.
— Не «спасибо», а «благодарю». Или «от души», — строго поправил молодого зэка Фрол. — Нам за этими стенками у Бога просить спасения нет надобности…
— Благодарю.
— Есть кто родственники? — продолжал расспрашивать Кирзу Фрол.
— Мать в Некрасовке осталась. Старенькая уже. Батя умер, когда я совсем щенком был.
— И все?
— Нет, тетка. Только она в Москву подалась.