— Лана, Лана…
Нежно, невыносимо пронзительно и с такой мучительной нуждой в голосе, что слезы покатились сами собой.
Обнял изо всех сил, перекатился, прижимая тяжелым телом к жесткому матрасу и принялся целовать щеки, лоб, глаза, губы, снова щеки, распластывая меня о себя. Я вцепилась пальцами в его плечи, обхватила ногами и заплакала от переполнявших меня чувств. Мы были словно влюбленные, разлученные на долгие годы и встретившиеся на одну ночь перед утренней казнью — прежде чем разлучиться навсегда.
Моя кожа стонала от счастья, соприкасаясь с его кожей, тепло его рук встряхивало меня как электрические разряды. Где-то на границе наших тел происходила невероятная химическая реакция, и от того хотелось касаться друг друга еще дольше, еще полнее. Куда-то делась моя скромная ночнушка, в которую я зачем-то обрядилась в ванной, куда-то делось наше белье, мы остались обнаженными и открытыми миру.
Нам было не до секса — слишком много было слез и чувств. Мы обнимали друг друга — кожа к кожа, и это было острее любого секса.
Но и секс тоже был — в какой-то момент нам стало не хватать внешней близости и захотелось проникнуть друг в друга как можно глубже.
Стоило Герману скользнуть внутрь меня, как он замер, заставляя и меня почувствовать всю полноту слияния. Он почти не двигался, только слегка покачивался, как на море в штиль, сцеловывал слезы с моих глаз и обнимал всем собой.
— Лана… — в сотый раз выговорил он мое имя, наполняя мое тело еще и своим низким глубоким голосом.
Тогда. Смотри, какое небо
Тогда. Смотри, какое небо
Мы любили друг друга, словно последние люди на краю мира в разгар Апокалипсиса. Как разлученные навсегда. Как вечные влюбленные. Жарко выдыхая избыток этой любви и прижимаясь щекой к щеке, чтобы смешать наши слезы.
Я не могла представить, что секс — обычный командировочный секс в гостинице средней руки, украденный у законной жены и ничего не подозревающего мужа, может быть настолько трансцендентным опытом, выходящим за пределы человеческих чувств, слов и понятий.
Может быть, мне это снилось — но что тогда было потом, еще много-много раз после того самого первого?
Впрочем, это не спасло нас от утреннего холодка, когда позвонила Полина.
И от нашего взаимного признания, что никто из нас никогда не планировал становиться изменником.
Почему-то это признание только отдалило нас друг от друга. Будто в то мгновение мы отреклись от всего, что звенело и дрожало в нас прошедшей ночью.
Во время завтрака Герману позвонили.
— Да, сейчас приду и обсудим, — сказал он в трубку, и я приготовилась к еще нескольким пустым часам в незнакомом городе, заполненным игрой в шарики и, может быть, прогулкой по ближайшим к гостинице магазинам.
Но Герман вдруг посмотрел на меня и сказал собеседнику:
— А… знаешь, что? Нет, не приду. Да, вот только что появились срочные дела. Не знаю, когда. Потом обсудим.