При виде неподвижно стоящей дочери мама начинает отбиваться. Прежде она никогда не сопротивлялась, и отец откровенно рад ее слабым попыткам.

– Мужа не уважаешь!

Теперь Николай встряхивает ее за грудки, словно взбивает пух в подушке.

Мама, улучив момент, выдергивает изжеванное полотенце изо рта и хлещет им отца. Без труда перехватив у нее смехотворное оружие, тот ловко скручивает из него жгут и набрасывает маме на шею.

– Знаешь, что раньше с такими, как ты, делали? Обливали смолой и поджигали!

Отец безумствует. Он уже сорвался и несется вниз, ухая и взвизгивая от восторга. Кожа на побагровевшем лице натянулась, словно тварь внутри отца распухла и плотнее заполнила собой его тело.

– Зажигалка! – осеняет его. – Зажигалка где?

Кажется, мама понимает, что он хочет сделать. Извернувшись, она бьет его пяткой в пах. От глухого рыка Оля вздрагивает; отец в ярости отшвыривает маму. Поразительна легкость, с которой он управляется с ее громоздким телом, – будто мама не человек, а большой воздушный шарик.

От стука, с которым мамина голова врезается в стену, в Оле что-то коротко вспыхивает и перегорает.

Мама сползает на пол. В щели век видны синеватые белки.

– Вставай! – Отец пинает скрюченное тело.

Он опускается на колени, прижимает пальцы к ее сонной артерии.

– Дышит, стерва. Прикидывается.

На несколько секунд он замирает в странной неподвижности: плечи опущены, грудь мерно вздымается, точно у пловца, готовящегося к прыжку. Оля знает, куда он хочет нырнуть.

Вот теперь пора!

Когда пальцы девочки ложатся на кнутовище, они дрожат. Но хлыстом она орудует так, как учил ее пастух.

Ноги чуть расставить.

Встать уверенно.

Замахнуться, словно указываешь в небо.

Дернуть вниз.