Потом она просто сидит, вдыхая тянущийся снизу запах влажных гнилушек. Как хорошо ни о чем не думать! Все эти дни мысли носились в ее голове, точно попавшие в ловушку крысы, и скреблись изнутри, и визжали. Стоило лечь спать, и какая-нибудь обезумевшая мысль принималась царапаться особенно яростно.
Но сейчас в Олиной голове тишина. Утром – кладбище. Вечером – Яма, которая, по сути, тоже не что иное, как кладбище. Вот бы после смерти некоторых людей оставались только вещи! Никаких воспоминаний! Вещи легко забыть. Их можно выкинуть.
Девочка скользит взглядом по застывшим волнам мусора и закрывает глаза, когда ветер дует ей в лицо.
К своей калитке Оля подходит, когда уже начинает смеркаться. На улицах не встретишь никого, кроме кошек, – весь поселок смотрит вечерний повтор «Счастливого случая». В каждом доме два окна желтые, а третье мерцает голубоватым – там-то все и сидят, скучковавшись перед телевизором, точно племя возле костра, когда сытый шаман заводит историю о тигре-людоеде.
В Олином доме из всех окон падает теплый золотистый свет.
– А вот и Лелька! – отец приветственно машет из кресла.
Мама сидит на полу, подстелив старую простыню, и перебирает крупу. Гречка в местном магазине грязная, с мелкими камешками. Попадет такой во время ужина – и прощай здоровый зуб. Пухлая ладонь разравнивает гречку, мама пристально вглядывается, словно пытаясь обнаружить вражеского партизана, переодевшегося в солдатскую форму. Выуживает противника двумя пальцами и бросает в миску. Бряк! Бряк! Бряк!
– Я к тебе сейчас приду, – говорит Оля. – Только руки помою.
– Я уже почти справилась.
Бежевые волны гречки вокруг мамы говорят об обратном.
– Правильно, помоги матери, – отзывается отец. – А то шляешься целыми днями. Ни прибраться, ни по огороду…
– Прибираюсь я!
– Знаю я, как ты прибираешься…
Отец ворчит. Однако как Оля ни вслушивается, в его упреках нет угрозы. Он добродушный глава семейства, поучающий свою дочь больше по привычке, чем по необходимости.
– Где шлялась-то? Рассказывай!
Оля на ходу выдумывает историю о походе в лес. Они болтают с отцом, пока мать молча продолжает свою работу. Шуршит гречка, звякают камешки о дно эмалированной миски, басовитый хохоток отца перебивает Олин рассказ о Димке, который полез в дупло и застрял.
– Ха-ха! Рукой, значит… И чего, по локоть? А ты чего? А дрозды, значит, вьются? Ах-ха-ха!
Успокоившись, он утирает выступившие от смеха слезы.
– Поужинай. Косточки вон торчат, смотреть страшно.
На столе преют под крышкой блины. Девочка заворачивает в верхний кусочки селедки. Сладкий блин с соленой селедкой – это очень вкусно.