Я услышала, как он переместился на постели, меняя положение. Эдвард обхватил мою голову руками и слегка потряс мое тело.

— Элла, ты слышишь меня?

Я открыла глаза, впоследствии чего не смогла сдержать своих слез. Эдвард нависал надо мной, упираясь коленями в матрас. Он внимательно рассматривал каждую черту моего лица и, будто заметив мои слезы, ему это зрелище принесло дискомфорт. Эдвард нахмурился и замер, молча выжидая от меня хоть каких-то действий. Он будто терпеть не может видеть человека в таком состоянии, в котором пребываю сейчас я, но заставляет себя держаться. И я сама не хотела, чтобы Эдвард видел меня такой снова — уязвимой, слабой и просто с открытой душой, в которой разрастался ураган.

— Бабушка…она умерла, — сдавленно высказалась я, поскольку ком в горле из сдержанных эмоций мешал не только говорить, но и дышать.

Лицо Эдварда поменялось. Он внезапно растерялся после моих слов и не знал, что нужно делать в таких ситуациях. Пусть просто обнимет. Я знаю, в его руках мне станет хоть немного легче.

Эдвард будто услышал мои мысли и снова сел рядом, обнимая за плечи и прижимая к себе. Я уткнулась носом в его грудь, вдыхая успокаивающий запах единственного мужчины, руки которого я беспрекословно принимаю на себе без сковывающего чувства презрения. Моя душа дрожала от того, какие невероятные усилия я прилагаю, чтобы сдержать рыдания. От этого я сжала в руке тонкую ткань кофты Эдварда.

— Поплачь, — прохрипел он и вздохнул.

Я дала волю эмоциям и слезам. После его спокойного тона, позволяющего мне расплакаться, я перестала сдерживать себя и совсем не думала о том, как сейчас выгляжу. Я слишком сильно люблю бабушку и не могу хладнокровно отнестись к ее смерти. Я снова начала переживать то, что переживала после новостей о смерти мамы. Будто утрамбованные временем глубоко внутри чувства вышли из-под контроля и хлынули наружу. Боль просочилась, как кровь сочиться из раны — сначала маленькие капельки, а после ручейком и наконец сильным потоком. И я не хотела сдерживать эту боль. Я жаждала избавить душу от этих дурных пыток, потому что это невыносимо.

Я рыдала на груди Эдварда, который продолжал прижимать меня к себе за плечи и голову, и наперед знала, что скоро смогу уснуть после такого выброса энергии. Это пройденный этап, но старую знакомую боль потери будто чувствую по-новому заново. Мое сердце сотрясалось и словно заполнялось трещинами, через которые просачивались ужасные чувства, терзающее весь мой внутренний мир, который я так старательно приводила в порядок на протяжении нескольких лет. Струны моей души завыли тоскливой мелодией.

Несмотря на то, насколько я была переполнена болью от очередной невосполнимой утраты родного человека, я нашла в себе силы думать и о том, как сейчас неспокойно Эдварду, позволяющему мне оплакивать свое горе на его груди. Я чувствую его напряжение, его смятение. Эдвард будто остолбенел. Он находится в неведении как быть, чтобы успокоить меня. Но мне достаточно и этого — ощущать его руки, обнимающие меня, и тепло вперемешку с его запахом, медленно усыпляющие мое сознание.

Сознание, некоторое время, находящееся в плену темноты, неторопливо возвращалось в мучащую меня реальность из-за нежных рук, которые заботливо поглаживали меня по голове. Я медленно открыла глаза. По мере того, как ясность появлялась в моих опухших от долгих слез глазах, я могла разглядеть сначала размазанную фигуру, и только после нескольких секунд увидела четкие черты лица Марты. Она с сожалением смотрела на меня, сдерживая свои порывы расплакаться.

— Милая, выпей горячего молока, — сдавленно предложила она.

Из-за упадка сил я кое-как приподнялась на локтях и осмотрелась. Нагнетающее чувство снова вернулось, одаривая душу тяжестью, которую можно назвать ипохондрия. Находясь в прострации, реальность казалась мне отчужденным местом, которой я не понимала и не могла сориентироваться в ней.

За окном уже светло, и этот свет заставлял меня жмуриться, поскольку приносил боль моим глазам. Они бы так не болели, не выплакав я все свои слезы. Не могу сейчас взять в толк, откуда столько соленой воды во мне. Кажется, таких запасов у меня больше нет.

Я посмотрела на постель. Теперь я лежу одна. Вероятно, я уснула на груди Эдварда, потому что даже не помню, как осталась одна. По всей видимости, он выжимал мои слезы со своей кофты.

Теперь я оглядела себя и поняла, что на мне сухая одежда вместо сырого нижнего белья. Я перевела недоуменные глаза на Марту, ведь не помнила, чтобы я переодевалась.

— Это Эльвира переодела тебя, когда мы с ней приехали ранним утром. Эдвард позвонил и сообщил нам о твоей утрате, дитя мое. — Ее голос почти дрожал.

Я даже не почувствовала, как Эльвира меняла на мне одежду. Вероятно, так изжила из себя всю энергию надрывными рыданиями, что не ощущала и не слышала ничего. Я специально это делаю, когда боль изводит меня мучениями, чтобы потом какое-то время не чувствовать ничего.

Я приняла сидячее положение и потерла ладонями свое лицо. Волосы все еще влажные, потому что я их не сушила, отчего они собрались в тяжелые пряди, словно на моей голове сосульки. Марта подала мне прозрачный стакан, и я не раздумывая приняла его. В горле и во рту слишком сухо и мне все равно, что пить — воду или теплое молоко.

Выпив половину, я вернула стакан Марте и вытерла губы тыльной стороной ладони. Вздохнув, я уставилась в стену и смотрела в одну точку. В голове куча неразборчивых мыслей, и я просто не знала, за что ухватиться — за воспоминания или возможные идеи, как мне выйти из этого депрессивного состояния. Уныние с каждой секундой затягивало меня в свои путы, а я даже не знала, как этому сопротивляться. Внутри меня волнующееся море и его волны, гонимые ветром.