– Так, может, они того… Пытать меня захотят, чтобы вызнать, где золото.

– Да что тебя пытать, горе ты мое луковое. Вон оно золото, в уголку, в ящике железном своего часа дожидается. А Лялька?

– Так она меня и смутила. Но подумал, может, ее прикормил кто.

– И наган тебе для верности оставил. Картина маслом, блин. Митя, по голове прилетело вроде бы мне, а не соображаешь ты. Ладно. Пустой разговор. И попреки мои пустые. Хотя если бы стрельнул… Н-да.

– Дядь Петр, а что это было-то? Бандиты?

– Угу. Хунхузы. Трое их было. При японских карабинах и с револьверами. Закидал я их галькой из отвала. Ну что ты так на меня глядишь? Не герой я. Повезло.

Угу. Как же, поверил парнишка. Пришлось рассказать все, как было. Именно что как было. Так чтобы без прикрас, чтобы всю романтику задушить в зародыше. И про блевотину, и про страх, и про безысходность, и о сомнениях, и о боли. И с общим уклоном на то, чтобы держался от всякой лихости подальше.

– Дядь Петр, а они уж успели кого ограбить?

– Пустые были. Наверное, только вышли на охоту. Народ с приисков еще не подался. Хотя, может, и успели пощипать тех же спиртоносов[18]. Но тогда добычу где-то прикопали до поры до времени. А теперь уж и до скончания века.

– Дядь Петр, а что мы теперь будем делать?

– Ясное дело что. Ложиться спать. Мне выспаться обязательно нужно. Иначе не выдержу, свалюсь. А там, глядишь, завтра полегчает.

– А если нет?

– Все одно в дорогу. Тебя в госпиталь надо. Да и мне помощь врача не помешает. Досталось нам, Митя. И досталось знатно. Хорошо как мне к утру хоть малость полегчает. Но может и хуже стать. Что до тебя, так я и сейчас скажу: завтра будет только хуже. В лучшем случае будешь плох, но стабилен. А то ведь состояние может и дальше ухудшаться. Я не пугаю, Митя. Просто ты должен понимать, что происходит, и не хорохориться. Вижу ведь, решил караулить до утра. А там еще и погеройствовать, повозиться с котлом. Лишнее это, Митя. И до добра не доведет. А что касается еще одной банды… Не многовато ли будет для одной неприметной речки? Все, дружище, спать.

Н-да. Говорят, утро добрым не бывает. Ну кому как, а вот Петру повезло. Спал он как убитый, просто провалился в забытье без сновидений, и все. Но зато когда его разбудила Ляля, которая металась между ним и дверью, напоминая бессовестному хозяину о своих потребностях, понял, что самочувствие значительно улучшилось. От серьезных физических нагрузок, конечно, лучше бы воздержаться, но в общем и целом вполне приемлемо.

Пока разводились пары, успели позавтракать. Митя из постели уже не поднимался. Как и предполагал Петр, пареньку стало гораздо хуже. И чем ему помочь, Петр не представлял. Разве что сменить повязку и убедиться, что рана чистая. Во всяком случае пока.

Из Оленьей речки в Сосновую вышли без приключений. Кстати, Петр так и не понял, отчего местные называют золотую речку Оленьей. За два с лишним месяца он не увидел в округе ни одного оленя. Кабаны, лоси, косули, те случались несколько раз, напарникам даже удавалось добыть подсвинков и косуль. На лося рука не поднималась. Ну куда девать такую гору мяса? Вот если бы был холодильник или ледник, тогда другое дело. А так… Неправильно это. Не голодуют ведь.

А вот с Сосновой все ясно. По ее берегам преобладают сосновые боры, изредка перемежаемые смешанным лесом, но с наличием все тех же сосен. И это хорошо. Потому что сосняк практически начисто лишен подлеска, видно в нем куда дальше, чем в лиственном, да и бурелома почти нет. А значит, и злоумышленникам спрятаться куда сложнее.

Угу. Как в той поговорке – обжегшись на молоке, на воду дуют. Умом Петр понимал, что напороться на вторую банду – это нечто нереальное. В тайге и обычных-то людей не больно много, что уж говорить о шляющихся толпами бандитах. Приисков в этой стороне нет, маршруты, по которым возвращаются рабочие обратно в Китай, проходят в стороне.

Вот только Пастухов ничего не мог с собой поделать и, управляя «Карасем», больше времени уделял берегу, а не руслу реки. Впрочем, если припомнить зимнее происшествие с подручными купца Заболотного, подобный подход уже не казался таким уж смешным. Тогда Петра спасла самая банальная паранойя.

– Ты что поднялся, Митя? – заметив вышедшего из каюты парнишку, удивился Пастухов.