— Мне холодно, — признался Паша, поджав синие губы.
Я дала мальцу пуховую куртку, а сама укуталась в дедушкину рубашку. Казалось, она до сих пор пахла бергамотом. Мне стало немного теплее.
— Всегда мечтал примерзнуть к лавочке, — пробухтел Паша, кладя свою голову мне на колени.
— Не вредничай. Ты давно исполнил свою мечту. Еще так года три назад, когда облизнул скамейку в сорокаградусный мороз.
И хоть половину лица брата прикрывала огромная шапка, я видела — он гордился собой.
— Да уж. Было круто.
Со временем кончики моих пальцев стали неметь. Засунув руки в карманы дедушкиной рубашки, я чего-то коснулась.
Проклятье, снова эти чертовы записки.
Но достав мятый клочок бумаги, я поняла — это была не записка. Это было письмо. От Аркадия к дедушке. С огромной печатью, разноцветными марками и обратным адресом. Это было письмо от Аркадия. Это был мой билетик в новую жизнь.
Тепло пролилось по моим венам.
— Пашка, вставай, — потрясла я братца. — Кажется, я отыскала путевку в страну Оз.
Глава#33
Саша.
Закрывшись в комнате, я лежал на своей неудобной кровати и изучал потолок. Мне не нравилось находиться в одиночестве, но Семен уехал к этой странной Нинке, а разговаривать с матерью мне совершенно не хотелось. Иногда мне казалось, что я ненавидел эту женщину. Ненавидел за то, что она общалась с Клавдией и позволила этой мерзкой тетке увезти нашу Злату. Даже для меня этот поступок казался особенно бесчеловечным. Но, моя мать пошла на это и навсегда потерялась в моих глазах. Я вычеркнул ее также легко, как они вычеркнули Злату. Мою бедную Злату. Однако, не только это поступок заставил меня усомниться в ее человечности, есть кое-что другое. Есть отец, которого она снова приняла в нашу семью, наплевав на мое желание и на желание моего брата. Она вернулась к уроду, который предавал его на протяжении всей жизни, да и еще пустила в наш дом, предав тем самым своих детей.
НЕ-НА-ВИ-ЖУ.
Ненавижу слышать, как этот козел капается по нашим шкафам и жрет нашу еду. Ненавижу наблюдать, как он носит новые рубашки, которые приобрела ему Жанна, а потом по-свински вытирает об них свои жирные руки. Ненавижу встречаться с ним взглядом и крепко сжимать нож в своем кармане. Ненавижу мечтать о том, чтобы снова вспорот его брюхо, но держать себя в руках, ведь я обещал Злате, что больше не сойду с дорожки. И, особенно я ненавижу его: «Сынок, как ты?». «Тамбовский волк тебе сынок, ублюдок!» — одним лишь взглядом отвечал я, но продолжал держать себя в руках. Ведь я обещал Злате.
И вот сейчас, это жалкое подобие на человека шатается по моему дому, что-то вынюхивает, ищет жрачку, пока наивная Жанна пропадает в школе, а мне приходиться находиться с ним на одной территории и мириться с его незаслуженно бьющимся сердцем.
Тук. Тук. Тук.
Когда же оно перестанет стучать?
Тук. Тук. Тук.