Расчёт оказался точным. Под крылом «Энолы Гей» уже потянулись кварталы Токио, затянутые ядовитой ипритной дымкой, а моторы бомбардировщика по-прежнему работали ровно, без перебоев. На самолёт Тиббетса со всех сторон устремились японские «рейдены»[66], выискивая бомбардировщик среди частокола прожекторных лучей, но атомный «Малыш» уже отделился и пошёл вниз, на обречённый город. Вспышка была ослепительной…
Полковник Тиббетс грамотно – как учили! – увёл свой самолёт от ударной волны, но вернуться на Тиниан и получить заслуженную награду ему не удалось. Ядерный гриб смёл большую часть японских перехватчиков, но лейтенант Акамацу[67] вцепился в хвост «Энолы» и сбил её: пылающий самолёт, разваливаясь, рухнул в океан. Искать и подбирать уцелевших членов экипажа японцы не стали, и, наверное, это было для пилотов большим счастьем…
Майор Томас Фереби, бомбардир «Энолы Гей», неплохо отработал упражнение под названием «ночное бомбометание по заданной цели», но главную задачу «Б-29» всё-таки не выполнил: ни императорская резиденция, ни таинственная лаборатория Тамеичи Миязака, о которой было известно только то, что она находится «где-то в окрестностях Токио», не пострадали – сила взрыва оказалась меньшей, чем ожидалось. Жертвами «Малыша» стали двести тысяч мирных жителей, но этот «успех» был более чем сомнительным.
«Теперь война пойдёт без пощады!» – гласил специальный императорский рескрипт, вышедший на следующий день.
Строчки рескрипта микадо сочились кровью…
Глава четырнадцатая. Щит и меч
Париж лета сорок пятого года чувствовал себя неплохо. Город, в отличие от многих других европейских столиц, избежал разрушений – и немцы в 1940-м, и американцы в 1944-м взяли его без боя, без грохота орудий, без тяжёлых фугасных бомб. Германская оккупация Парижу не повредила – она была и прошла, растаяла, стекла мутной водой в канализацию, и древний город вернулся к обычному своему бытию: на его бульварах и улицах по-прежнему работали маленькие кафе и магазинчики, суетились люди, озабоченные своими житейскими делами, и художники на Монмартре снова выставляли на продажу свои картины с цветами и девушками. И не было на этих картинах никаких танков, пушек и прочих ужасов войны – война кончилась. То есть она не совсем кончилась – говорят, на Тихом океане ещё стреляют, – но какое дело французскому обывателю до выстрелов и взрывов, грохочущих за тысячи лье от Франции, где-то в Юго-Восточной Азии? Не каждый из них знал, где она вообще есть, эта Азия Юго-Восточная.
Франция оживала. Генерал де Голль, энергичный патриот своей страны, избавлялся от назойливой американской опеки, грозившей обернуться зависимостью прекрасной Франции от желчного Дяди Сэма, возрождал былое величие страны Ришелье и Наполеона, и никто из парижан нисколько не сомневался в том, что американские патрули на улицах Парижа скоро исчезнут: вы нас освободили от бошей – спасибо, но пора вам и честь знать.
Вероятно, такого же мнения придерживался человек в мягкой шляпе, лёгком сером плаще, распахнутом по летнему времени, и с небольшим желтым саквояжем (добротным, сейчас таких не делают), шагавший по бульвару Рошешуар. Он неодобрительно покосился на группу американских солдат, развалившихся в плетёных креслах на веранде маленького кафе и усердно потреблявших пиво. Возможно, миловидная официантка этого кафе также не испытывала к бравым «джи-ай» особо тёплых чувств, но обслуживал она их проворно и даже улыбалась в ответ на двусмысленные шуточки, отпускаемые ими в её адрес, – янки платили, и платили щедро.
Человек в плаще шел не спеша, но целеустремлённо. Он то и дело поглядывал на номера домов, явно отыскивая нужный адрес, и вскоре нашёл, что искал: не доходя квартала до Плас Пигаль с её знаменитой «Красной Мельницей»[68], он остановился у одного из домов и толкнул входную дверь.
– Что угодно мсье? – спросила его седенькая благообразная консьержка, услышавшая треньканье дверного колокольчика.
– Мсье угодно найти квартиру номер семнадцать, – ответил человек в плаще. Голос у него был приятный, и консьержка это отметила. А ещё она отметила, что этот мсье – человек порядочный: не забыл положить монетку на столик перед консьержкой.
– Третий этаж, мсье, и направо, – проворковала консьержка, удалив монету со стола одним движением руки, напоминавшей птичью лапку. – По-моему, её хозяйка сейчас дома.
– Благодарю вас, мадам.
«Ах, какой мужчина… – подумала она, глядя вслед незнакомцу, поднимавшемуся по лестнице. – Будь я лет на тридцать помоложе, я бы… Ах, молодость, молодость… А Жанет времени зря не теряет, и правильно делает: женщина она красивая, а муж её неизвестно где».
Поднявшись на третий этаж, человек с саквояжем остановился у двери с медными цифрами «1» и «7», секунду помедлил и решительно нажал кнопку звонка. Не похоже было, что он явился на любовное свидание – человека в плаще привело сюда что-то другое.
За дверью послышались лёгкие шаги, звякнула дверная цепочка. Дверь приоткрылась, и человека в плаще встретил внимательный взгляд серых женских глаз.
– Мадам Беранже?
– Это я. Кто вы такой, и что вам нужно?