В страшно далёкой столице завели обширное «Судное дело о Нерчинском воеводе Павле Яковлевиче Шульгине, обвиняемом во многих преступлениях», однако так и не смогли разобраться, кто же там был прав и виноват. Не узнаем истину и мы. Однако в историю России наверняка небезгрешный Павел Шульгин вошёл не самогоноварением и оргиями в бане, а тем, что буквально накануне бунта отправил из Нерчинска в Москву пуд предположительно серебряной руды. После бунта Нерчинский острог почти год оставался без начальства, и кто знает – не успей Шульгин отослать в столицу образцы руды, сведения о первом отечественном серебре могли бы надолго затеряться в архивах «Нерчинской приказной избы».
В Москву образцы из Нерчинска попали в начале 1679 года, и уже летом последовал царский указ: «Места, где приискал Шульгин на Аргуне реке серебряные руды досмотреть и описать, на сколько верст и сажен в длину и поперек и в глубину каких руд будет». В случае если руда окажется стоящей и пригодной для разработки, то указ требовали «всякие заводы для плавки той руды завесть», но всё же учитывать себестоимость работ или, как гласил текст царского указа – «Не чаять ли в том больших убытков и людям тягости?»
Для выполнения этих задач сибирским воеводам предписывалось найти кузнецов и иных мастеров, «хто руды знает», и отправить их «для рудного дела в Нерчинские остроги без мотчанья», то есть без промедления. Без промедления для сибирских и дальневосточных просторов той эпохи – это минимум пару лет. Лишь в 1681 году в Нерчинск в свите нового забайкальского воеводы Фёдора Воейкова добрался «рудознатец» Киприан Ульянов.
Однако сразу приступить к поиску и выплавке руд он не смог. Как объяснял в послании царю новый воевода: «Я, холоп твой, из Нерчинского острогу на Аргуню реку для плавки серебряной и иных руд казаков в нынешнем году за малолюдством послать никоими мерами не смел, потому как стоят войны большие в Мунгальских землях…»
В наши дни река Аргунь, правый, более южный исток Амура, протекает в русско-китайском пограничье, отделяя Забайкальский край от китайской провинции Внутренняя Монголия. Но три с лишним века назад было ещё не ясно, чья это территория – то ли уже русская, то ли в сфере владений монгольских ханов или уже принадлежит маньчжуро-китайской империи Цин, как раз в то время пытавшейся завоевать всю древнюю Монголию. В далёкой Москве эти обстоятельства учитывали – конфликта с монголами боялись не слишком, а вот большой войны с Пекином опасались. Поэтому в царском «наказе» новому нерчинскому воеводе о заведении серебряных приисков на Аргуни прописали прямой вопрос: «Сколь далеко то место от Китайского государства, и не чаять ли в том с Китайским государством ссоры?..»
Воевода Фёдор Воейков в 1681 году всё же сумел выполнить одну важную задачу на реке Аргунь – основал там первый русский острог. Его возвели два десятка казаков во главе с десятником Василием Миловановым, тем самым, кто пятью годами ранее первым ходил к берегам Аргуни проверять слухи о драгоценных рудах.
Острог вышел небольшим – квадрат невысокого деревянного частокола примерно 20 на 20 метров. Однако для той местности и той эпохи даже такая «крепость» с гарнизоном из горстки казаков могла считаться серьёзным укреплением и важной заявкой на владение окрестными пространствами. В приказе гарнизону нового острога воевода Воейков строго прописал «чтоб в карты не играли и иноземскаго кумыснаго вина не пили», а в донесении царю указал, что «от того Аргунского острогу до серые руды, что называют серебряную рудою, вёрст с десять». Воевода успокоил Москву и на счёт возможного конфликта с Китаем, написав в донесении, что «от Китайского государства река Аргуня далека, с китайскими и никанскими людьми в том ссоры не будет…»
Показательно, что описывая сложности с поиском серебра, Фёдор Воейков в послании к царю, как главное достижение на Аргуни указал добычу 83 шкурок соболей – неуловимое серебро оставалось лишь умозрительным богатством, меха же являлись привычной, всем понятной ценностью Сибири и Дальнего Востока.
В следующем 1682 году очередной конфликт с окрестными монголами – степные кочевники и русские спорили о том, кто же будет брать дань с забайкальских бурят – вновь помешал провести исследование руд на берегах Аргуни. Лишь спустя пять лет после царского указа, в 1684 году, отряд из трёх десятков казаков тщательно исследовал притоки Аргуни, прорыл в разных местах глубокие шурфы и привёз в Нерчинск почти сотню пудов разной руды.
И тут многолетняя эпопея с поиском забайкальского серебра едва не кончилась полным крахом – отсутствие на Руси своей добычи драгметаллов и, соответственно, отсутствие опыта в столь непростом деле сыграли злую шутку. Специально присланный «рудознатец» Киприан Ульянов выплавить из добытой руды серебро не смог. Несколькими плавками он извлёк из забайкальской земли лишь немного свинца с оловом. «Какая та руда и есть ли в ней серебро и с чем её и какими мерами начисто плавить того не знает…» – разочарованно писал в Москву новый нерчинский воевода Иван Власов.
К счастью в далёкой Москве со специалистами было чуть лучше. Впрочем, и там из присланных с берегов Аргуни образцов руды серебро добыли не сразу. Ещё 20 февраля 1680 года прямо в Кремле в «Приказе золотых и серебряных дел» провели пробный опыт – приехавший из Саксонии, где издавна добывали драгметаллы, немецкий «рудознатец» Христиан Дробыш исследовал забайкальскую руду и сделал неутешительный вывод: «Серебра в той руде нет…»
Наших предков стоит уважать за настойчивость – они не отчаялись и перепроверили первый неутешительный опыт. Другие немецкие мастера, братья Герман и Дитрих Лефкены (в русских документах той эпохи «Тимофей и Еремей Лёвкины») 10 июля 1680 года провели в Кремле дополнительные опыты с забайкальской рудой. Действуя по иной технологии, они сумели выплавить из неё 12 «золотников», примерно 50 грамм, серебра!
В Кремле сначала даже не поверили такому успеху – братьям Левкиным пришлось повторить свою плавку руды под особым, непрерывным присмотром высших чиновников. Вновь выплавили несколько грамм серебра. И опять верить в свою удачу боялись – провели ещё третий опыт, заставив Христиана Дробыша продублировать плавку по технологии братьев Лёвкиных. На этот раз саксонский мастер, прежде отрицавший наличие серебра в забайкальской руде, тоже смог выплавить из неё крупицы драгоценного металла.
Стало понятно, что своё «домашнее» серебро у России есть. Однако наладить его добычу в страшно далёком и ещё малоосвоенном Забайкалье в ту эпоху оказалось ничуть не легче, чем отыскать в земле неуловимую и столь желанную руду.
Летом 1685 года земли, на которых обнаружили первое в России серебро, оказались под угрозой захвата со стороны соседней державы. Маньчжуры, укрепившиеся в Пекине и к тому времени покорившие почти весь Китай, решили отбросить русских первопроходцев далеко на запад от Амура. «Вам, русским, следует побыстрее вернуться в Якутск, который и должен служить границей…», – писал маньчжурский император русскому царю, требуя, чтобы границей между владениями Москвы и Пекина стали Байкал с рекой Лена.
Тогда, 335 лет назад, маньчжурским войскам удалось выбить русский гарнизон из Албазинского острога на Амуре. Одновременно, в июле 1685 года несколько подчинившихся маньчжурам монгольских племён осадили Аргунский острог, небольшое русское укрепление, недавно основанное неподалёку от залежей серебряных руд. Более месяца два десятка казаков отражали налёты вражеских лучников. Монголы перебили окрестных «тунгусов»-эвенков, подчинившихся русской власти, нанесли большие потери оборонявшимся казакам, но взять маленький острог на реке Аргунь, истоке Амура, так и не смогли.
Далёкая Москва, опасаясь потерять всё Приамурье и Забайкалье, в следующем 1686 году направила к своим восточным границам почти две тысячи стрельцов и казаков во главе с «окольничим» Фёдором Головиным (см. главу 22). Однако Головину предписывалось быть не только военачальником, но прежде всего дипломатом и полномочным царским послом – большое по меркам Дальнего Востока войско, отданное под его начало, должно было не развязать большую войну, а склонить маньчжуров к «договорам и успокоению ссор».
Вместе с пятью сотнями московских стрельцов за Байкал тогда отправился и прапорщик Лаврентий Нейдгарт. Родившийся в Москве сын переселившегося в Россию немецкого пушечного мастера, он унаследовал многие знания отца – как позднее писал посол Головин: «Прапорщик Лаврентей у многих рудоплавных дел бывал и признаки, естьли будет какая руда, знает…»