Оба его слушателя завидовали ему: ни один из них усовершенствования не проходил, а строил свою работу, основываясь на знаниях, полученных в институте. Тая с грустью сказала, что она вообще не знает, что будет делать на войне: хирургию она в своё время учила, но в Нальчике работала в Наркомздраве инспектором в отделе охраны материнства и младенчества, больше занималась канцелярией и проверкой работы ясель и роддомов, чем настоящей медициной. По просьбе Николая Ивановича она сказала своё отчество, и, хотя просила называть её по-прежнему Таей, тот всё же с этих пор называл её только полным именем — Таисия Никифоровна.
Между прочим, она рассказала, что весной этого года снова вышла замуж за работника Наркомздрава Балкарской АССР, врача Арсаского, который тоже призван в армию и только вчера выехал из Нальчика. Где он теперь, она не знала.
Так, за разговорами одних, дремотой и сном других незаметно прошло время. С крыльца сбежал лейтенант и крикнул:
— Военврач, товарищ Перов!
Виктор Иванович, которого сильно толкнула Дора Игнатьевна, подскочил, спросонья не совсем соображая, где находится, но лейтенант его уже заметил, подошёл к нему и сказал:
— Военком приказал отправляться на вокзал, поезд идёт через час.
Перов туго подпоясался своим же широким ремнём, расправил гимнастёрку, надел фуражку и зычным голосом скомандовал:
— Команда медиков, ста-а-а-новись!
Спустя пару часов все уже были в вагоне, заняв для команды два соседних купе. Многие начали устраиваться спать, только Борис Яковлевич себе место не занимал, продолжая сидеть и смотреть в окно. «Скоро будем проезжать Майское, — думал он, — а вдруг там Катя стоит?» Таисия Никифоровна устроилась над Алёшкиным, а пока сидела внизу, напротив него, и тоже задумчиво смотрела в окно.
Майское проехали уже в темноте, и, кроме нескольких мужчин, освещённых тусклыми фонарями, на перроне никого не было. Борис вышел в тамбур покурить. Когда он вернулся, Тая уже улеглась наверху, а его скамейка была раздвинута, и на ней лежал его плащ, аккуратно разостланный. Подушку заменяла сумка Таисии (у неё, кроме чемодана, была ещё и большая сумка).
Борис Яковлевич был немного удивлён такой заботливостью Таи, и в то же время эта забота была ему приятна. Вскоре, улёгшись поудобнее, он крепко заснул.
Дорога до Москвы прошла без особых приключений. На следующий день после отъезда из Нальчика Перов под великим секретом торжественно сообщил всей команде, что они следуют в посёлок Софрино, расположенный недалеко от Москвы, где вступят в ряды вновь сформированной 65-й стрелковой дивизии. Где это Софрино, никто точно не знал, не знал этого и сам Перов.
Всю дорогу, длившуюся около двух суток, хотя поезд шёл с хорошей скоростью и почти не останавливался, Виктор Иванович оказывал Тае знаки внимания и надоел ей своим ухаживанием до невозможности. Борис и Дурков держались от всех немного в стороне, они смотрели в окно на проносящиеся мимо селения, городки, кустарники и перелески и думали. Борис обдумывал, что и как ему придётся делать на войне. Он, совершенно не представлял, куда его назначат — в батальон ППМ или, может быть, в медсанбат. Ему вспоминались последние наставления учителей, случаи из практики в Краснодаре, в отделении неотложной хирургии, во время дежурств в институтах им. Склифосовского и Вишневского, в период недолгой работы в Александровке. Одним словом, мысли были заняты прошлым и будущим. Иногда, как в тумане, проносились в его мозгу образы дочек и Кати, но вот это казалось ему уже сейчас каким-то очень далёким и прошедшим, главное было впереди. Видимо, сказалась его наследственность — стремление всегда осмыслять свои действия наперёд и сосредотачивать все усилия для наилучшего результата, ведь такими были и его дед, и бабушка, и мать.
О чём-то своём молча думал и Дурков. Оба они курили папиросу за папиросой и глядели в окно, пытаясь заметить хоть какие-либо следы войны. Видели же пока только одно: на всех станциях, где останавливался поезд, толпились военные, одетые в новое летнее обмундирование. На многих оно сидело очень неуклюже и мешковато, было видно, что эти люди из запаса. Их вид давал повод к насмешкам со стороны Перова, которые очень злили Бориса, причём один раз он даже не выдержал и возмущённо сказал:
— Они идут умирать за Родину, а вы над ними издеваетесь!
Его возглас был неожиданным и, видимо, обескуражил Перова, однако тот промолчал и с тех пор свои шуточки над новобранцами прекратил.
Тая и Дора Игнатьевна, спасаясь от назойливых ухаживаний командира и двух его товарищей, которые, раздобыв на одной из станций вина, находились всё время в весёлом настроении, присоединились к Борису Яковлевичу и Николаю Ивановичу, постояли некоторое время с ними у окна, но затем, увлекаемые своими поклонниками, вновь вынуждены были возвратиться в их среду и выслушивать плоские шуточки и сальные анекдоты.
Прошла вторая ночь. Ранним утром поезд подошёл к Казанскому вокзалу Москвы. Оставив свою команду посередине огромного зала, Перов отправился в военную комендатуру, чтобы выяснить, куда следовать дальше. Группа медиков столпилась в одном из проходов между колоннами, составив в кучу свои чемоданы, сумки и мешки, и с любопытством осматривалась вокруг. Все они, за исключением Перова и Алёшкина, приехали в Москву впервые, и, хотя в этот ранний час — пять утра — на вокзале, заполненном спящими на лавках, мешках и прямо на полу так называемыми дальними пассажирами, было сравнительно тихо, величина вокзала, огромное количество людей и какой-то сдержанный гул, раздававшийся вокруг, поразили почти всех.
Вокзальная публика удивляла своей пестротой. В разных местах примостились отдельными кучками военные, было много групп, объединившихся, видимо, по тем же причинам, что и наши знакомые, сидевших там и сям на грудах чемоданов, рюкзаков и мешков. Отдельными группами сидели женщины с детьми, многие из них были почти без вещей. Они тревожно дремали, часто просыпаясь и с испугом оглядываясь по сторонам. Впоследствии медики узнали, что это беженцы из Минска и других городов.
Вокзал ещё спал. Все киоски были закрыты, и только в некоторых из них начиналось кое-какое оживление, поднимались из-за прилавков заспанные продавцы и начинали готовиться к работе. В одном из углов зала толпилась небольшая очередь у длинного прилавка с надписью над ним «Буфет». Он, очевидно, работал круглосуточно, и кое-кто из вокзальных обитателей уже спешил утолить свой голод: покупали горячий кофе, чай, какую-то залежалую снедь и хлеб. При виде этой очереди у многих из наших медиков потекли слюни. Дело в том, что продукты, запасённые в Нальчике, кончились ещё днём, и сейчас голод давал о себе знать. Кое-кто уже собирался было присоединиться к очереди, но Борис, оставленный Перовым за старшего, отлучаться не разрешил: