– Я хочу просить вас, товарищ Антонов, побеседовать с ним, и, если он хоть немного разбирается в лесном деле, его нужно взять. Мне очень хочется его взять, надо пополнять трест молодёжью!

Николай Фёдорович поморщился.

– Товарищ Глебов, я не против молодёжи, ведь я и сам ещё не старик. Но нам нужен знающий, грамотный во всех отношениях работник, ведь он, по существу, будет отвечать за целый лесной склад!

– А вы всё-таки поговорите, поговорите с ним, товарищ Антонов! Пройдите в соседнюю комнату, она сейчас пустая – ревизор уехал, так что вам никто не помешает.

Антонов вздохнул и как-то грустно произнёс:

– Ну что же, пойдёмте, молодой человек!

Поданное ему Борисом удостоверение об окончании курсов он всё ещё неразвёрнутым держал в руке. Зайдя в указанную Глебовым комнату, Антонов сел за стоявший там стол и, предложив Борису усесться напротив, заговорил:

– Вы понимаете, на что вы идёте? Ведь на вас ляжет большая материальная ответственность! Ведь в тюрьму могут посадить, если у вас недостача окажется. Откажитесь лучше!

Бориса такое вступление взорвало, он довольно грубо ответил:

– Простите, товарищ Антонов, разве вам об этом поручал со мной говорить товарищ Глебов? Если вы так считаете, то нам говорить не о чем. Я тогда ему сейчас так и скажу!

– Ах, как это такое? Я просто вам совет даю, а принять его или не принять, дело ваше! – и Антонов развернул удостоверение, которое всё ещё продолжал держать в руке. Там перечислялись предметы, пройденные на курсах, и против каждого стояла отметка «отлично», а внизу, среди подписей комиссии, принимавшей экзамены, первой стояла фамилия профессора Василевского. Антонов воскликнул:

– Ну, это уже кое-что! Я сам у Николая Васильевича учился, замечательный старик! Если он подписался под таким документом, то значит вы действительно что-то знали неплохо. Расскажите-ка мне, где и в качестве кого вы работали.

Борис рассказал о своей работе в шкотовской конторе Дальлеса, благоразумно умолчав о своей последней работе с пионерами. Оказывается, Антонов знал и Озьмидова, а, услышав от Бориса, что тот к нему относился очень хорошо, и, если надо, мог бы дать о нём отзыв, заявил, что он верит представленному удостоверению и никаких дополнительных отзывов не требует. Затем он задал Борису несколько вопросов, касающихся определения качества леса, главным образом, досок, попросил подсчитать в кубофутах объём бруса и нескольких досок и, убедившись, что ответы на некоторые вопросы Борис в состоянии дать даже без карандаша и бумаги, Антонов остался доволен. Так он и сказал Глебову, когда они вышли из своей «экзаменационной» комнаты:

– Ну что же, если деловая, организаторская способность у товарища Алёшкина окажется такой же, как его знания в лесном деле, то он нам вполне подойдёт. Но вы ведь знаете, Александр Александрович, решающее слово в этом вопросе не моё, а заведующего коммерческим отделом Черняховского, а он мужчина строгий.

– Ну, положим, не только его, а и председателя правления треста товарища Берковича, да и моё тоже, как секретаря партячейки. Конечно, дело будет зависеть также и от того, как вы о товарище Алёшкине Черняховскому доложите.

– Я доложу так, как есть. По-моему, товарищ Алёшкин по своим знаниям нам подходит, ну а остальное покажет дело. Думаю, что всё будет хорошо, ну а будет ли в конечном счёте хорошо для него, увидим!

– Ну так идите в коммерческий отдел, а потом, товарищ Алёшкин, с результатами зайдите ко мне.

В коммерческом отделе, занимавшем широкую темноватую комнату, стояло несколько больших письменных столов, за каждым из которых сидел какой-нибудь человек, что-то писавший или разбиравшийся в лежавших перед ним бумагах. Бумаг этих находилось на каждом столе великое множество. За одним из столов сидел парень, старательно щёлкавший на счетах. В уголке за небольшим столиком на новеньком отличном «ундервуде» молоденькая машинистка бойко выстукивала какое-то письмо. Взглянув на машинку и на машинистку, Борис невольно подумал: «Эх, если бы нам в райком такую же машинку вместо старой телеги с западающей буквой «у», да уметь бы так же быстро печатать…»

Напротив машинистки, около другого такого же огромного окна, за очень большим письменным столом, покрытым зелёным сукном, с массивным письменным металлическим прибором, имевшим вид какого-то старинного замка, где боковыми башнями служили чернильницы, а центральной – вместилище для ручек и карандашей, сидел человек лет пятидесяти, с чёрными, чуть подёрнутыми сединой курчавыми волосами, с толстыми губами и выпуклыми глазами, со щеками и подбородком, покрытыми тёмной синевой, оставшейся после бритья, вероятно, чёрной густой бороды и усов. На его толстом мясистом носу находилось пенсне в золотой оправе. Перед ним лежала какая-то напечатанная бумага, которую он безжалостно и довольно сердито черкал красным карандашом. Это и был Виталий Илларионович Черняховский. Антонов и Борис остановились напротив его стола.

Закончив исправление находившейся перед ним бумаги, Черняховский повернулся к сидевшему за соседним столом толстому, круглолицему, с совсем заплывшими жиром глазками, одетому в какой-то кургузый серый пиджачок, сравнительно молодому, но уже лысеющему человеку, и скучным голосом произнёс: