— Говори.

— Виноват, помилуйте, — запричитал конюх, не поднимая глаз, — не уследили!

— Ну! — Пальцы графа сжались в кулак в предчувствии плохого.

Слуга ткнулся головой в пол и завыл.

— Неудержимый захромал. Помилуйте, Ваше сиятельство, не уследили!

— Чт-о-о! — Взревел Вийон. — Запорю!

Бешеная ярость ударила в голову. Его боевой жеребец, его единственный настоящий друг в этом мире, единственное существо беззаветно преданное ему.

Удар кованого сапога в живот отбросил конюха на несколько метров.

— Запорю собаку! — Рука легла на эфес меча.

С разинутыми от ужаса глазами слуга приподнялся и пополз в сторону.

— Помилуйте, граф!

Еще один удар подбросил худосочное тело, и оно, хрустнув сломанными ребрами, рухнуло на спину.

— Смилуйтесь! — Конюх уже скулил жалобно и визгливо. Перед его перепуганными глазами сверкнуло блестящее лезвие меча.

— Не губите!

Ярость скривило лицо графа, превратив его в страшную маску.

— Тварь! — Клинок взлетел вверх, готовый опуститься на выставленные руки.

— А-а-а! — Смертный вой заполнил своды конюшни.

И в этот момент в переполненной ненавистью голове Вийона вдруг всплыло бледное, худющее лицо. Закрытые веки дернулись и взлетели вверх. Переполненные болью голубые глаза взглянули прямо ему в душу. Страдание и страх были в этих глазах, страдание и страх за него, за Вийона.

Остановись, — беззвучно молили они, — не губи себя!

Меч замер у самой шеи сжавшегося человека. Желваки заходили на скулах графа и он, заорав страшно и матерно, рубанул по деревянной балясине. Из-под стали брызнули куски дерева.