Несмотря на мрачность повода, то и дело мелькали радостные улыбки, в ответ на приветственные взмахи сестер. Я успел заметить, как по лицу Маргарет пробежала тень недовольства, которая тут же, впрочем, сменилась мягкой улыбкой. В очередной раз я порадовался изменениям, произошедшим в характере моей супруги. Благодаря такой линии поведения она сумеет быстро завоевать авторитет среди аристократов и покорит сердца простых людей.
Из-за большого столпотворения, продвигались мы черепашьим шагом. С одной стороны, это раздражало, хотелось побыстрее закончить и забыть обо всем, как о кошмарном сне. С другой — с каждым метром моя решимость и присутствие духа падали все ниже…
Помост на площади уже был возведён, для особо привилегированных приглашенных были выставлены лавки в первых рядах, позади выстроился ряд гвардейцев при полном параде. За оцеплением яблоку негде было упасть — казалось, весь город собрался поглазеть на казнь иностранного дипломата. Быстро сориентировавшиеся торговцы-лоточники бесстрашно ввинчивались в толпу, предлагая сладости и фрукты… Жизнь текла своим чередом, кто-то считал барыши, кто-то потирал ладони в предвкушении острых ощущений…
И лишь осужденный, которого как раз доставили к месту казни в повозке, запряженной тройкой лошадей, размышлял, наверное, о высоком. По крайней мере, он перебирал массивные четки, едва заметно шевеля губами. Припоминал ли все свои прегрешения, с которыми придется предстать перед Аллахом? Или слал проклятья на головы злейших врагов?
На помост взошел глашатай, картинным жестом развернул затейливо украшенный свиток и хорошо поставленным голосом принялся выкрикивать обвинения, по которым был осуждён брат эмира. В толпе возмущенно роптали, кидая горящие жаждой крови взгляды на злодея, осмелившегося покуситься на самое дорогое — жизни всеобщих любимиц. Кое-как дочитав текст, глашатай поспешно спрыгнул вниз и тут же затерялся в гомонящей толпе. Сопровождавшие араба маги-дознаватели в традиционных темных одеждах провели его на помост, заключив в прозрачную сферу, напоминавшую защитный купол. Настало мое время.
Тяжёлой поступью поднимался я по пологим ступеням, ведущим на помост. Поднявшийся ветер в остервенении рвал мантию, вздымая её полы, словно огромные крылья неведомой птицы, солнечные лучи отражались от короны, и казалось, она горела ярким пламенем, драгоценные камни бросали искрящиеся отблески на окружающих. Встав ближе к краю помоста, я внимательно оглядел все бескрайнее человеческое море, раскинувшееся передо мной. Постепенно воцарилась мертвая тишина. Лишь изредка то тут, то там раздавались короткие вскрики, покашливания, обрывающиеся после негодующих шиканий. Не придумав ничего лучше, я взревел, воздев сверкнувший молнией меч к небу:
— Да восторжествует правосудие!!!
И в ответ раздался восторженный рев толпы. Развернувшись, я медленно подошел к сфере и, как меня научили накануне, приложил к ней рукоять Императорского меча, активировав тем самым сложное заклинание, разработанное умельцем из числа подчиненных Нарышкина-старшего. Не мудрствуя лукаво, его назвали «Русская зима»… Внутри замкнутого пространства, центром которого был Асир Шараф аль-Дин, стремительно стала падать температура, заискрились редкие снежинки. Попадая на кожу осужденного, они стремительно таяли, оставляя после себя замороженные области. И их становилось всё больше. Вскоре араб напоминал ледяную статую, в облике которой живыми оставались только глаза — широко распахнутые, полные невыразимого ужаса, они выкатывались из глазниц… А неумолимая «Русская зима» жадно поглощала беспомощную жертву, отгрызая кусок за куском от его тела… И все муки, что испытывал казнимый, откатом били по мне. Ибо такова была суть этого способа казни. Активировал его я своей силой, посредством меча-артефакта. И пока длилось его действие, я разделял с ним все испытываемые ощущения… Почему я согласился на это? Если я вправе обрекать людей на мучительную смерть, я должен быть уверен в своём решении, а не пользоваться этим правом по своему капризу. Зная, что ради исполнения приговора и мне придется пережить нечеловеческую боль. Вреда здоровью это не наносило, все ощущение имели психическую основу, но от этого легче не было… Наконец, процесс полного замораживания подошел к концу, и даже глаза араба покрылись тонким слоем льда. Но я чувствовал, что там, под ледяным панцирем, ещё бьется сердце, что он жив и даже по-прежнему в сознании… Содрогнувшись, я отнял рукоять меча, с легким хлопком купол исчез. Один стремительный взмах меча, сопровождаемый многотысячным вздохом потрясенных зевак — и статуя рассыпалась на мелкие ледяные осколки. Огонь души, теплившейся ещё мгновение назад, угас окончательно. Я прошептал побелевшими губами:
— Приговор окончателен и обжалованию не подлежит…
И собрав все силы в кулак, с показной уверенностью, которой на самом деле не чувствовал ни грамма, спустился с помоста к ожидавшим меня сестрам и Марго. Обернувшись на миг, я заметил в рядах иностранных гостей графа Дарема, что с побелевшим лицом и каким-то затравленным выражением глаз, не отводил взора от ледяного крошева, в которое превратился араб…
Глава 26
— А я сказал, не бывать этому! — разгневанный канцлер Российской империи упрямо выпятил подбородок и острым взглядом прожигал дыру в испуганно попятившемся от него князе Тараканове. На протяжении последней недели всесильного, но обычно выдержанного и скупого на эмоциональные высказывания Громова будто подменили. На заседании Высшего Совета он гнул одну непримиримую линию — против министра образования. В любом вопросе, касалось ли дело контракта на поставку формы для учеников приходских школ или приезда иностранных студентов в Высшую Академию магии для обмена опытом, Владимир Алексеевич занимал позицию, прямо противоположную той, что высказывал Валентин Михайлович. Иногда мне казалось, что если Тараканов осмелится утверждать, что солнце греет, а снег холодный, Громов с пеной у рта ринется доказывать обратное…
Вот и сейчас, после обсуждения вопроса о заключении торгового соглашения с Англией на поставку сукна для пошива военной формы, канцлер упрямо рубил идею на корню, и скорее всего потому лишь, что исходила она от представителей партии, к которой причислялся и Валентин Михайлович. Но более всего меня удивляло то, что моя супруга, взявшая за правило присутствовать на заседаниях Высшего Совета, лишь недовольно поморщилась, но не кинулась на защиту экономических интересов своей родины, а легким кивком выразила одобрение воинствующе потрясающему руками Громову. Происходило что-то, причины чего я не мог уразуметь, и это раздражало меня безмерно! К тому же, состояние князя Тараканова вызывало во мне определенные опасения. Из пышущего здоровьем толстячка с благодушным выражением лица он превратился в пародию на самого себя. Некогда румяные и круглые щеки обвисли, придав ему сходства с английским бульдогом, дополняло это сходство и печальное выражение, поселившееся в глазах министра в последние дни. Можно было предположить, что связано это с неожиданно развязанной канцлером негласной войной, но, не выдержав однажды очередной порции моих настойчивых расспросов, Валентин Михайлович признался, что не это тяготит его… Оказалось, пропал Пётр. Я не верил своим ушам. Лишь недавно он делился последними новостями от сына, что проходил послушнический искус в одном монастыре где-то под Москвой. Как и Ивана, Тараканова-младшего печальные события прошлого года сильно изменили. И если брат Даши решил бороться с очеловеченным злом, то Пётр ударился в религию… Каждый по-своему справлялся с пережитым потрясением — я изучал тонкости политических игр, Иван ловил злодеев, Пётр искоренял светом веры ростки зла в людских душах… Но как можно было пропасть из монастырского убежища, куда не было доступа посторонним, за пределы мощных стен которого было затруднительно выйти даже на короткое время без разрешения отца-настоятеля? К моему удивлению, моя попытка предложить помощь, предоставив лучших дознавателей для поиска моего друга, ввергла Валентина Михайловича в какое-то исступление. Многословно, но крайне бессвязно он пытался объяснить, что это может лишь усугубить ситуацию и навредить пропавшему, что здесь нужен особый подход и этим уже занимаются специалисты… Решив не спорить с потерявшим от беспокойства способность рассуждать здраво отцом, я все же отдал втайне кое-какие распоряжения и со дня на день ожидал новостей.
Кстати, подобная необходимость скрытого расследования без привлечения официальных структур навела меня на мысль, что пора заняться вплотную созданием Тайного Сыска, службы, идея которой смутно брезжила в моей голове давно. И оформилась окончательно, когда, наблюдая за тренировками гвардейцев с Тэйни, Светлана Оленина нерешительно поинтересовалась:
— Алексей Владимирович, а как вы смотрите на то, чтобы и кое-кто из моих девочек взял пару уроков у индианки?
Сначала я вытаращился на неё, пытаясь сообразить, каким таким солнцем ей голову напекло среди зимы. А потом, внимательно взглянув, как изящно и легко длинноногая Тэйни с громким стуком роняет на пол кряжистых мужиков, задумался. Сообразительные, красивые, да еще и обладающие убойной боевой техникой племени из Ангомы девушки — это уже не просто фрейлины, это безотказное и грозное оружие! Тайное оружие в моих руках, исполняющее мою волю и стоящее на страже интересов Императорского рода.
С того дня в группу учеников Тэйни добавилось и несколько девчонок, что еще больше осложнило жизнь парней. Не всем хватало силы воли и рассудительности достойно принять своё очередное поражение от какой-то дикарки, как сумел это сделать Черкасский. С уважением приняв очевидное превосходство девушки над собой, он неизменно встречался с ней на арене тренировочного зала, пытаясь перенять её приемы и найти противодействие им. С некоторой долей ревности я замечал, что эти поединки приносили обоим немалое удовольствие… Горячим же юнцам, детям своего времени, было невыносимо тяжело признать тот факт, что женщина может с обидной, даже несколько оскорбительной для мужского сознания легкостью одержать победу в бою. И ладно бы все дело было только в магии!.. Дар не делал различий по половому признаку, среди сильнейших архимагов насчитывалось немало женщин. Но в физическом противостоянии — это же нонсенс! С теми, кто так и не смог преодолеть это предубеждение, пришлось прощаться. Они теряли не только возможность брать уроки у Тэйни, но и покидали свою службу в дворцовой охране. Ведь самая страшная ошибка для бойца — из-за своих закоснелых взглядов с пренебрежением относиться к противнику противоположного пола. И то, как много оказалось подобных ретроградов даже среди молодёжи, укрепляло меня во мнении, что решение разрешить фрейлинам обучаться искусству боя было правильным на все сто! Посвящены в происходящее были единицы, да и с тех я взял подписку о неразглашении — тайная служба должна оправдывать своё название! Я понимал, что со временем правда просочится наружу, но чем позже это случится, тем лучше. Да и потом можно будет направить отношение общественности в нужное русло — запустить слух там, сплетню здесь — и дело в шляпе! С этим прекрасно справится летучий отряд Светланы.
После показательной казни арабского дипломата воцарилось затишье. Заговорщики, что пытались убрать меня, пока никак не давали о себе знать. И расследование зашло в тупик. Злополучный арбалет был разобран по частям и тщательно изучен, но его нельзя было назвать шедевром оружейного дела, поэтому и индивидуального почерка мастера определить не удалось. Кустарная одноразовая поделка, в которой заслуживали более-менее пристального внимания используемые руны усиления. С ними до сих пор возился Нарышкин-старший, с большой долей вероятности определивший их отечественное происхождение… Но с долей профессиональной ревности признавался, что такое исполнение и сочетание мог разработать истинный умелец, которого он с удовольствием привлек бы к работе в своих лабораториях. Дело оставалось за малым — найти его и переманить на свою сторону.
Австрийцы пока затаились. После памятной встречи, где была наглядно продемонстрирована причина побега моих сестер из-под чересчур горячей опеки супругов, свои претензии они отозвали, но и извинений пока не принесли. Более того, в подозрительной близости к границам Российской империи наблюдалась необычная активность их войск. Мы отвечали тем же, но гораздо масштабнее — в рамках объявленных ранее совместных учений. По моим прикидкам, через пару недель уже должна была рвануть та бомба замедленного действия, что была всучена нами через чёрный рынок. Нетерпение снедало меня, но тут уже от нас ничего не зависело, оставалось только ждать. Тем временем князь Долгорукий, задействовав всю огромную махину черной дипломатии, включающую шантаж, подкупы, посулы и угрозы, сумел найти выход на лидеров лагеря, враждебного дому Габсбургов. И если австрийцы все же решатся развязать войну с нами, их ждет удар с тыла — мятеж внутри самой Австрийской империи. В конце концов, если не получится найти общего языка с существующей правящей верхушкой, можно посодействовать государственному перевороту и возвести на престол того, кто будет нам обязан…
Размышляя о делах государственных, я поглощал завтрак, особо не разбирая, что находится на моей тарелке. Из задумчивого состояния меня внезапно вырвал недоумевающий вопрос Маргарет, обращенный ко всем присутствующим: