Ванья повернулась к Себастиану. Теперь, когда она своими глазами видела машину, за которой они гонятся, она слегка успокоилась. По крайней мере, есть некий контакт.

– Остается надеяться, что они там выполнят свою работу, – сказала она.

– А мы? Что будем делать мы? – спросил он.

– В лучшем случае, ничего. Подъедем и заберем ее у автоинспекции. – Ванья быстро бросила на него взгляд. Понимающий взгляд. Его Себастиан уже давно не видел. – Все будет хорошо, Себастиан.

Он лишь кивнул и принялся взволнованно смотреть в окно на южные пригороды Стокгольма, которые они проезжали.

– Ты совершенно невыносима, но ты отличный полицейский, – произнес он чуть погодя.

– А ты в основном совершенно невыносим.

Себастиан усмехнулся.

– Почему у меня вечно все идет к черту? – Ему хотелось, чтобы это прозвучало риторически с легким оттенком легкомыслия, но к своему удивлению он услышал в словах отчетливый призвук жалости к себе.

– Ты наверняка сам знаешь, – ответила Ванья.

– Нет.

– Потому что ты высокомерный, циничный, плюешь на других людей, врешь, изменяешь, унижаешь… Продолжать?

– Нет, не надо.

В машине стало тихо. Немного посмотрев на Ванью, Себастиан опять перевел взгляд на красную машину.

Ванья права. Он никогда в жизни не думал, что кто-нибудь может любить его таким, какой он есть.

Ни родители. Ни коллеги в университете. Ни кто-нибудь из множества женщин.

Лили была первой. И пока единственной. Сабина и Николь – конечно, но они дети.

И еще Ванья. Она, по крайней мере, решалась вступать с ним в конфронтацию. Оставаться. А больше никто. Он разыгрывал так много игр, так долго жил с массой полуправды и лжи, что в итоге сам стал ложью. И ничем другим.

– Осталось четыре минуты, – сообщила Ванья, сосредоточенная на идущем впереди «Вольво».

Себастиан не ответил. Он пытался разглядеть в машине Николь. Через заднее стекло он видел темные очертания голов Пийи и Марии.