- Давай, куколка, шевели ножками.- Пока я раздеваюсь, он рассматривает меня. С неприкрытым, садистским интересом он наблюдает, как я снимаю с себя джинсы, - футболку, трусики.

- Подойди - приказывает Олег, и я подчиняюсь, с отвращением понимая, что меня возбуждает эта ситуация. Горячая волна желания просыпается внизу живота. Сжав мою грудь, Олег раздвигает толстой рукой мои колени и удовлетворенно смеется.

- Да, детка, завидую я Анатолю. Горячая ты штучка. Ладно, пойдем, заждался уж, пойди, сегодняшний твой любовник. Да смотри, от тебя зависит, получу я миллионный договор, или нет.

- Что же такого сделал тебе Анатолий, что ты настолько ненавидишь его? - спрашиваю я, наблюдая, как наливается злобой лоснящееся, холеное лицо Олега.

- Тебя это не касается - выплевывает он, теряя напускную веселость.

- Привел? - спрашивает очевидную вещь, сидящий в шезлонге у бассейна, толстый, одышливый мужчина, лет пятидесяти. Он смотрит на меня оценивающе, словно на невольницу на рынке, от чего внутри меня растет чувство гадливости, смешанное с каким - то болезненным, адреналиновым возбуждением, делающим мои ноги ватными. - Чистая, надеюсь?

- Сто процентов - ухмыляется Олег и сдергивает с меня простыню, отводя мои руки, которыми я пытаюсь укрыться от липких взглядов сегодняшнего моего любовника - Знакомься, Софья, это Антон Игоревич, твой клиент на этот вечер - говорит Олег. Он сжимает пальцами мой сосок, заставляя меня громко вскрикнуть от боли. Брызнувшие из моих глаз слезы, только распаляют его. - Ну, давай, проси, умоляй меня трахнуть тебя - шепчет он в мое ухо, терзая пальцем дрожащую трепещущую плоть.- Да, пошел ты - выдыхаю я, борясь с тошнотворным возбуждением. Олег хватает меня за отросшие волосы, задрав голову и остервенело терзает мои губы своими. Слезы стыда и обиды застилают мне глаза. - Расслабься - шепчет он, тебе понравится. Его рука блуждает по моему телу, скользит по животу вниз, раздвигает, судорожно сжатые колени, а язык исследует мой рот, не давая вздохнуть. Я хватаю зубами его губу и чувствую во рту металлический привкус крови. Он отбрасывает меня, коротко вскрикнув, и заносит руку для удара, но Антон Игоревич перехватывает ее, и заслоняет меня собой. По его вздыбившейся плоти, я понимаю, что он возбужден. Ну, все, достаточно, Оставь нас Олежек. Я не люблю amore de trois, брезгую после тебя.

- Выпей, детка - говорит он, проводив взглядом моего мучителя, и протягивает мне рюмку водки, которую я принимаю с благодарностью. Водка, огненным ураганом скользит по пищеводу, помогая снять напряжение. Я тянусь к своему клиенту, к которому не испытываю ничего, даже отвращения, просто начинаю воспринимать, как данность происходящее со мной. “ Коготок увяз, всей птичке пропасть” - любила говорить моя мама. Так вот, я эта несчастная птичка, которая пропадает сейчас, умирает от страха и отвращения к себе. Я чувствую несвежее дыхание Антона Игоревича, его липкие губы на моей груди, оставляющие на ней скользкие нити слюны, его пальцы на моих бедрах, во мне. Я не рвусь и не брыкаюсь, потому что мое тело больше не принадлежит мне, оно целиком и полностью во власти Олега, который может продать его, или подарить, по своему усмотрению, только освежеванная душа все еще ноет, не желая агонизировать, надеясь на лучшее. Я ощущаю, как плоть Антона Игоревича проникает в мое лоно, его размеренные неспешные движения, как смазанный, искуственный оргазм зарождается внутри моего тела, заставляя сокращаться стенки моего естества. Он тоже чувствует мои сокращения и ускоряет темп, что бы тут же излиться в меня.

- Не нужно притворяться, девочка. На меня это давно не действует - говорит он отдышавшись.

- Я не притворялась - равнодушно отвечаю я. Просто разбуженную во мне чувственность невозможно уничтожить издевательствами над моим телом. И от этого мне гадко, невообразимо мерзко. Это не просто физическое предательство, это придательство душевное.

- Ты, ведь не шлюха? Я сразу понял это, как только увидел тебя. Зачем тебе это?- спрашивает меня Антон.

- Нет, вы не правы, я именно шлюха. Грязная шлюха. - едва не кричу я, в лицо удивленному мужчине и, завернувшись в простыню, оставляю его отдыхать, после соития.

Олег ждет меня за дверью, он уже остыл и не смотрит на меня с той холодной яростью, которая сквозила в льдистых глазах, каких то полчаса назад. Полчаса, показавшихся мне вечностью.

- Молодец, Сонечка. Хорошо отработала. Присядь - говорит он, показывая рукой на кресло, стоящее возле стеклянного журнального столика, на гнутых, позолоченых ногах. “Кич” - сказала бы моя мама, увидев этот предмет мебели. - А у меня сюрприз для тебя

- Как, неужели еще один? - притворно удивляюсь я, глядя на веселящегося Олега.

- О да, тебе понравится - фотографии брошенные его рукой, разлетаются веером по стеклянной столешнице. На них я, во всей красе, приоткрытые губы, бесстыдная нагота, чужие руки на моей груди, заостренные соски. Распутница, шлюха, дрянь. Отвращение, горькой тошнотой, поднимается по пищеводу, смешиваясь с водкой и желудочным соком, и я боюсь, что меня вывернет на расстеленый на полу дорогой ковер.

- Зачем тебе они, я и так в твоей власти?- Сглотнув спрашиваю я. - Рассказать, что любовь всей твоей жизни, обыкновенная, подзаборная шалава - это одно, а вот показать. Как думаешь, разобьет это сердце Толику? Думаю, что это просто убьет его.

- Сволочь, скотина, ненавижу тебя - звенящим голосом говорю я, мечтая вцепиться в ненавистную рожу.

- Свободна - ухмыляется Олег, и кидает сто долларовую купюру на стол, поверх отвратительных снимков. - Сама доберешься, ты ж у нас при бабосах теперь.

Душный вечер принимает меня в свои объятья. Улица обнимает запахами выхлопных газов, раскаленной за день пыли, несвежестью последних августовских дней. Окутывает ароматами тлена и увядания. Деньги так и остались лежать на стеклянном столе, превращенные моими руками в мелкие, никчемные обрывки, под внимательным взглядом Олега. Я не знаю что делать, как жить дальше. “А может, не стоит жить, броситься под машину, и закончить мучения”- мелькает шальная мысль. Это так просто - всего лишь шаг навстречу бесконечности, и нет ни боли, ни предательства, ни страха. Легче ведь перенести смерть человека, чем знать, что тебя предали, растоптали, и предатель ходит рядом, дышит, живет. Но сделать этот шаг мне не дает пуговица, зажатая в ладони. Маленькая, перламутровая пуговица от рубашки Анатолия, которую я так и не выпустила из своей руки, даже когда оскверняли мою душу и тело. Дома я оказываюсь, уже когда на землю падает звездное покрывало ночи. Силы покидают меня, и я засыпаю, скрючившись на полу темной, пустой комнаты.