В целом я принял на вооружение тактику оттягивания решений с тем, чтобы иметь возможность проконсультироваться с советским другом и, если позволяли обстоятельства, дать ему время посоветоваться с Москвой. Но порой надо было принимать решения незамедлительно, в течение нескольких часов. В подобных ситуациях приходилось полагаться только на собственное разумение.
Несомненно, я совершал ошибки — кто их не совершает? Не о них речь — я просто ставлю перед вами дилемму. На мой взгляд, готовых рецептов ее разрешения не существует, в каждом конкретном случае следует действовать исходя из обстоятельств. Высокая должность дает возможность оказывать влияние на принятие политических решений, и это очень важный аргумент «за». С другой стороны, имеются свои плюсы и в том, чтобы агент занимал более незаметное положение, — это обеспечивает определенную степень анонимности, а следовательно, его персона может не привлечь к себе пристального внимания в случае, если произойдет какой-то крупный срыв.
Позвольте мне поставить вопрос в следующей форме. Если вам представится выбор: завербовать в качестве агента майора, работающего в архивах Пентагона, или председателя Объединенного комитета начальников штабов — кого вы предпочтете? Может показаться, что ответ очевиден. А вот для меня — не совсем. Поразмышляйте над этой проблемой. Хочется надеяться, что в один прекрасный день кто-то из вас окажется перед необходимостью такого выбора.
Теперь я затрону другую проблему, с которой мне пришлось столкнуться, а именно проблему работы против двух или более спецслужб противника, сотрудничающих между собой.
Когда я только начал изучать марксизм, мне труднее всего давалась концепция диалектики — во многом по той причине, что она играет малозаметную роль в любой из английских философских систем. Однако чем старше я становлюсь, тем чаще замечаю диалектическое начало в окружающей действительности; я все больше убеждаюсь в том, что любая ситуация таит в себе семена своей будущей трансформации.
Мои первые служебные контакты с американскими спецслужбами произошли через две-три недели после нападения Японии на Пёрл-Харбор. Эта совместная работа достигла апогея в 1949 году, когда меня назначили руководителем миссии связи СИС в Вашингтоне. Британские и американские спецслужбы существенно выиграли от объединения усилий. Получив доступ к информационным массивам партнера, каждая из сторон повысила собственную информированность и обрела возможность для более правильного анализа. Но здесь таилась и колоссальная опасность. Глубоко внедряясь в американские спецслужбы, британская сторона автоматически позволяла американцам существенно проникнуть и в свои секреты.
С моей точки зрения, мой вашингтонский пост имел большое преимущество по сравнению с должностью руководителя контрразведывательного сектора в Лондоне. Хотя бы потому, что между англичанами и американцами шел интенсивный и всеобъемлющий обмен информацией, и даже имело место определенное сотрудничество в оперативной области. Должен сказать, что это сотрудничество по линии разведки и в проведении операций чрезвычайно важно и для нашей работы сейчас.
Сегодня нам противостоит НАТО. Не хочу преуменьшать опасность, исходящую от этого блока. И, тем не менее, существование НАТО — опять-таки, в соответствии со старушкой диалектикой! — открывает перед нами большие возможности. НАТО подразумевает объединение усилий, причем не двух стран, а целых одиннадцати. Стоит внедриться в одну из спецслужб, и вы получаете доступ, хотя бы частичный, ко всем другим.
Я вовсе не собираюсь утверждать, что полный объем информации, имеющейся в распоряжении, скажем, американцев, автоматически передается всем натовским партнерам. Это наверняка не так. Однако в последние несколько лет мне показывали документы, поступившие от неизвестного мне источника, которые явно несут на себе признаки своего британского, американского или немецкого происхождения, и многое свидетельствует о том, что эти документы рассылались и в другие натовские страны. Поэтому я, подобно бедному Мартину Лютеру Кингу, могу сказать, что у меня есть мечта. Она заключается в том, что в один прекрасный день мы (возможно, это будет кто-то из вас) завербуем, к примеру, молодого норвежского офицера или даже курсанта военного училища. Пройдет несколько лет, и вы, взрастив этого молодого человека, внедрите его в норвежскую военную разведку, а затем, наконец, и в штаб-квартиру НАТО в Брюсселе. Такая операция может занять пять, даже десять лет. Но согласитесь: время будет потрачено не зря.
И последняя проблема, с которой мне довелось столкнуться на собственном опыте. Как известно, летом 1951 года Маклейн и Бёрджесс прибыли в Советский Союз, оставив меня в нелегком положении. Здесь имел место ряд ошибок, в том числе и совершенных мной. Но главная ошибка заключалась в том, что Бёрджессу разрешили уехать вместе с Маклейном. Кто ее совершил, я не знаю. Но незамаскированная связь между Бёрджессом и Маклейном приводила ко мне. Что было делать?
У меня был план побега в случае возникновения чрезвычайной ситуации. Следовало ли мне тоже бежать в укрытие или стоило попытаться отбиться?
Я знал почти наверняка, что с карьерой в СИС было покончено. Но, как гласит английская поговорка, «где жизнь, там и надежда», и мне подумалось, что, если удастся пережить шторм, я смогу еще принести пользу, возобновив работу по прошествии некоторого времени и в новых условиях. Поэтому я решил остаться и принять бой.
Заметьте: у меня было три огромных преимущества. Во-первых, многие высокопоставленные сотрудники СИС — от самого директора и ниже — были бы серьезно дискредитированы в случае доказательства моей работы в пользу Советского Союза. Они с удовольствием приняли бы на веру все, что бы я ни сказал.
Во-вторых, я в мельчайших подробностях был знаком с архивами СИС и МИ-5. Я знал, что именно может быть вменено мне в вину. Например, Кривицкий сообщил, что советская разведка направила в Испанию молодого британского журналиста; от Волкова были получены сведения о том, что советский агент возглавляет в Лондоне сектор контрразведки. Таким образом, у меня было время подготовить ответы.
В-третьих, будучи в прошлом вовлеченным в подготовку многих процессов по делам немецких, итальянских и советских агентов, я досконально знал процедуру работы британских служб безопасности. Я знал, например, что значительная часть имеющейся в их распоряжении информации не может фигурировать в суде в качестве улик либо потому, что ее невозможно подтвердить, либо из-за нежелательности раскрывать деликатные источники ее поступления. В подобных случаях контрразведка стремится в ходе допросов подозреваемого добиться от него саморазоблачения. И когда служба безопасности начала работать надо мной, я сразу понял, что в ее распоряжении недостаточно информации, чтобы начать судебный процесс. Итак, я знал, что, если буду упорно отрицать какую-либо связь с советской разведкой, все обойдется. Это была затяжная битва нервов и умов, длившаяся с перерывами пять лет.
Затем, после дебатов в парламенте, мне сообщили из СИС, что вопрос решен в мою пользу, и решение состояло в том, что мне предложили работать в качестве сотрудника СИС на Ближнем Востоке под прикрытием журналиста. Я согласился.
Из сказанного выше можно извлечь следующий урок. Судя по моему опыту, а также по опыту других бывших агентов, с которыми мне приходилось беседовать, советские оперработники в целом не любят обсуждать с агентурой линию их поведения в случае ареста. Я не сомневаюсь, что наши сотрудники исходят при этом из нежелания подорвать моральный дух агента. Отдавая должное подобному подходу, я, тем не менее, осмелюсь предположить, что он неверен. Каждый агент рано или поздно задумывается над вероятностью ареста, и, если он спрашивает об этом оперработника, это означает, что такая мысль уже посетила его.
Я видел однажды агента, который, будучи арестован, сознался и был посажен в тюрьму. Я случайно встретился с ним после того, как он вышел, и спросил, почему он признался.
Он сказал, что неоднократно спрашивал своего куратора, как быть, если его арестуют, и тот сказал: «Если мы работаем по правилам, такого не случится». Поэтому, когда его арестовали, он решил, что может поступать, как вздумается. И сознался — так было проще. Многие агенты верят, что получат меньший срок, если будут сотрудничать с теми, кто их арестовал. Они не понимают — не зная, в каких рамках работают спецслужбы восточноевропейских стран, — того, что, не признавшись, они могут вообще выйти сухими из воды.
Поэтому я рекомендую всем вам принять во внимание следующее: агенту, спрашивающему, как быть в случае ареста, да, наверное, и тем агентам, которые об этом не спрашивают, следует, безусловно, дать четкую инструкцию. Агенту следует объяснить, что ни при каких обстоятельствах он не должен признаваться в сотрудничестве с советской или какой-либо другой разведкой. Ему не следует признавать достоверность каких бы то ни было улик против него, тем более, что многие из них могут оказаться сфабрикованными. Ни в коем случае он не должен подписывать изобличающих его документов. Если бы все провалившиеся агенты последовательно придерживались этих инструкций, наверное, половине из них удалось бы избежать суда, не говоря уже об обвинительном заключении. Мы всегда должны помнить о том, что буржуазное законодательство призвано в первую очередь оберегать частную собственность. Поэтому оно содержит всевозможные уловки, направленные на защиту прав индивидуума. И наша задача — использовать буржуазные законы в своих интересах.