— Таких как вы очень мало, — сказал Анри, положив вилку и приготовившись защищать свою точку зрения, — большинство относятся к мужчинам как к вещам, являются потребительницами мужской проституции, рассматривают своего спутника жизни исключительно как бесплатного няня детям, уборщика и личного повара! Наша партия выступает за запрет на торговлю интимными услугами, за укрепление института семьи, против домашнего насилия…
— Так значит, обет целомудрия — это протест против мужской проституции? — Рита откровенно забавлялась, она подпирала ладонью подбородок и смотрела на Анри-Арчи, лукаво сверкая глазом из прорези в серебряной маске.
— Да, в том числе, — согласился молодой депутат, заливаясь краской, — по-моему, это совсем не смешно. Проституция как общественное явление унижает достоинство мужчин в целом, снижает ценность мужской личности в восприятии женщин, а секс превращает в сознании людей в некий ресурс, аналогичный деньгам, он становится инструментом манипуляции и средством достижения самых разных целей. Косвенно наличие в обществе нормального отношения к проституции влияет и на положение мужчины в семье. Семейный мужчина становится более уязвимым. Он вынужден держаться за свою жену, терпеть от неё унижения и порой даже побои, чтобы остаться рядом и сохранить свой статус «порядочного», чтобы не оказаться на улице с малыми детьми и так далее… То, что дети после развода по умолчанию остаются с отцом, так же является дополнительным фактором, тормозящим разводы и соответственно провоцирующим домашнее насилие… Большинство работодателей при приёме на работу отдает предпочтение женщинам, поскольку мужчины вынуждены много времени посвящать семье… Это и есть угнетение.
— Понимаете, то, что вы называете угнетением, на самом деле угнетением не является, — Рита поставила бокал и аккуратно промокнула губы салфеткой, оставив на ней нежное винное пятнышко, — есть социальные роли, они не всегда нам нравятся, но мы вынуждены мириться с ними потому, что следование им упрощает нам жизнь. Люди хотят размножаться, с этим ты, наверное, не станешь спорить. Маленький человек в отличие от детенышей животных очень долго и трудно взрослеет. Вырастить его здоровым, воспитать, дать ему образование — огромный труд, в каком-то смысле — подвиг. Однако, дети не только обязанности, но и радость. В жизни каждого человека наступает момент, когда ему начинает хотеться этой радости — взять в свою руку маленькие пальчики, поддержать малыша, пока он топает ножками, заприметить улыбку на детском личике… Природа устроила нас таким образом, что мужчина не может по своему желанию завести ребенка, он в этом смысле зависим, ему нужна помощь женщины, которая, в свою очередь, рискует здоровьем, порой, даже жизнью, воспроизводя на свет потомство. И именно в благодарность за рождение своих детей, которых бы у мужчины не было, если бы не женщина, он берет на себя заботу о них. У некоторых видов птиц, Анри, яйца высиживает самец, самка их только откладывает, и это правильно. В нашем обществе всё организовано в полном соответствии со здравым смыслом: нет никакого нарушения прав мужчин в том, что они должны посвящать себя детям. Этим они скорее реализуют свои права…
— Вы интересно всё объяснили, прежде я не слышал такого, — Анри-Арчи задумчиво вращал ножку бокала с соком, — По вашим рассуждениям получается, что для мужчины — честь, когда женщина рожает ему ребенка, и он должен это ценить настолько, чтобы потом посвятить этому ребенку свою жизнь…
— Да. Это честь, — повторила Рита с мягкой улыбкой, наполненной гордостью за весь женский род, — мы дарим вам возможность продолжиться в вечности, а ваше дело — позаботиться о собственном будущем, вылепить своих потомков такими, какими бы вы хотели их видеть. Кто вас угнетает? Вы в своем уме вообще? Эти ваши агитаторы за права мужчин, по-моему, не здоровы на голову. Вы тоже считаете, что роль мужчины в продолжении рода человеческого должна сводиться к оплодотворению? На мой взгляд, это идиотизм.
— Знаете, я почти готов согласиться с вами. Раньше я думал, что женщины заставляют мужчин ухаживать за детьми просто потому, что сами не хотят этим заниматься.
— Нет, как видите, женщина предоставляет мужчине возможность построить будущее. Близость к детям — подарок, а не наказание. Кроме того, неужели вы не замечали, что мужчины справляются с детьми значительно лучше женщин. Это потому, что они сами как будто никогда не вырастают до конца… Папа с полной самоотдачей может смотреть с детьми мультики и устраивать с ними кучу-малу на диване, в отличие от мамы, голова у которой вечно забита проблемами и бытовыми соображениями. Мужчины терпеливее, мамы чаще выходят из себя, кричат на детей, в большей степени стремиться их контролировать… Мужчины вообще лучше подходят для воспитания потомства. Мужская психика ближе к детской. А женщина создана для ответственности за них за всех: и за своего мужчину, и за детей. Она даёт жизнь, и после этого она уже не может оставаться на одной ступени с теми, кто этот дар от неё получил. Понимаете? Я один раз видела роды, Анри, это было много лет назад, но, верите, я до сих пор помню; по силе впечатления роды сравнимы со сражением у Маймарова холма. Это тоже битва. Великая битва со смертью во имя жизни, которую женщина всегда ведет в одиночку…
— У вас нет детей? — осторожно спросил Анри.
— Нет пока. Мне ещё не встретился мужчина, которого мне захотелось бы увековечить. Точнее… был один, но меня опередила другая…
Анри-Арчи, чувствуя на себе прямой и горячий луч Ритиного взгляда, смотрел в тарелку так внимательно, будто в ней можно было прочесть откровение о смысле жизни.
— Простите, если всколыхнул неприятные воспоминания.
— Ничего. Прошлое — часть меня. Оно помогло мне стать такой, какая я теперь. Каждый момент прошлого — малюсенький кирпичик настоящего…
В просторный, мягко освещенный зал ресторана вползла музыка. Неторопливо, словно длинная величественная змея, она обвилась вокруг каждой ножки каждого столика, свернулась кольцом в самом центре — на пустынной танцплощадке, освещенной молочным светом нескольких прожекторов.
— Наверное, вас уже спрашивали об этом так много, что вам уже надоело отвечать…
Анри-Арчи остановился, но Рита подбодрила его:
— Вы хотите спросить о маске?
На лице молодого человека затеплилась застенчивая улыбка.
— Да, вы правы. Спрашивают постоянно. Отчасти я понимаю, почему спрашивают. Многие думают, что эта маска нужна мне для того, чтобы выделяться из толпы и тем самым поддерживать интерес к своей персоне. По милости Всемудрой всё в этом мире подвержено забвению. Забываются великие битвы, кровавые жертвы, доблестные герои. Не все способны спокойно это принимать. Я сама видела немало героинь войны, которые не могли смириться с забвением. Они хотели жить всю жизнь так, как жили в первые годы после свершения прославленных подвигов — чтобы их останавливали на улицах, чтобы им улыбались и наливали в ресторанах, чтобы прекрасные юноши краснели, поймав их взгляд… Потеряв всё это, они не смогли наладить новую жизнь: найти работу, погрузиться в мирные увлечения, организовать быт — они продолжали цепляться за призрак прошлой воинской славы и спивались, превращаясь из достойных орденоносиц в жалких полусумасшедших алкоголичек, с каждым новым стаканом начинающих рассказывать с начала одни и те же истории о битве у Маймаррова холма… Маска у меня на лице — вовсе не способ напомнить людям о том, что я тоже была там. Скорее, это способ дать людям шанс забыть об этом. Мало ли какие шутовки-затейницы разгуливают по улицам в масках, а вот по неприкрытым поцелуям маймаррова огня на лице меня узнавали бы сразу…
После разговора о маске столик на несколько минут окутало облако задумчивого молчания. Рита, смакуя, пила вино, Анри доедал гарнир. Музыка продолжала звучать, негромкая, осторожная, лучи прожекторов шарили по пустующему танцполу, иногда обращаясь к столикам, точно пытаясь позвать хоть кого-нибудь на возвышение, залитое бело-голубыми озерцами света.