– Разумеется. Если не получится с самолетом, сяду на поезд. Мне нужно выбраться отсюда, иначе я серьезно рискую совершить братоубийство.

Когда я вышла из самолета в аэропорту Женевы, светило солнце, небо было голубым, и мое настроение сразу поднялось. Три дня тусовок со старой подругой в городе, где мы учились, компенсируют моральный ущерб, нанесенный моими кровными (или кровавыми) родственниками. Квартира Ловисы была приличного размера и располагалась в красивой части города. Зная стоимость аренды в Женеве, я была удивлена, что с зарплатой в НПО она может себе это позволить. Я не задавала вопросов, просто была благодарна за свободную комнату.

Казалось, она была рада меня видеть и смеялась над моими ужасными историями о Рождестве в кругу семьи. Ее кожа была золотистой, а фигура – подтянутой. Я сказала, что она прекрасно выглядит.

– Спасибо. Я вернулась из Ганы только двадцатого числа. Загар еще не сошел.

– Чем ты занималась в Гане? Опять дела с матерями-подростками? – спросила я.

– В этот раз нет. Наша команда обучала медсестер и акушерок. Это было намного лучше моей обычной работы. Знаешь, Гана – такое красивое место. Я подумала: может быть, в следующий раз, когда мы вместе будем встречать Новый год, нам стоит отправиться куда-нибудь вне Европы.

– Мы не всегда ездили в Европу, – возразила я. – Мы были в Нью-Йорке.

– Один раз, – сказала Ловиса. – За двадцать лет мы только раз посетили другой континент.

Я задумалась.

– Кажется, ты права. Может быть, из-за того, что я так много путешествовала и повидала так много мест, встретиться с вами в европейском городе – это как приехать в свой второй дом.

– Кстати, о вторых домах: пошли в «Харрис». Нас там уже ждет пара мохито.

В субботу мы сели на поезд до Лозанны и побродили вдоль озера на пронизывающем ветру. Мы отправили Симоне сообщение, чтобы узнать, хочет ли она присоединиться к нам, но она не ответила. Ловиса казалась замкнутой и гораздо менее разговорчивой, чем прошлой ночью. Я списала это на похмелье и особо не волновалась, наслаждаясь видом озера Леман. Это зрелище никогда не приедалось. Когда похолодало, мы укрылись в кафе на берегу и заказали cafés crèmes.

– Всё поверить не могу, что будет уже двадцать лет, – сказала Ловиса, глядя на горы за водной гладью.

Из всех нас Ловиса больше всего хотела говорить на эту тему.

– Знаю. Странно вышло, что я первый раз организую именно двадцатую годовщину. – Я остановилась, вспомнив 2009-й на Майорке, одну из самых счастливых наших встреч. – Двадцать лет. Иногда всё произошедшее кажется дурным сном.

Она посмотрела на меня своими глазами цвета бутылки «Бомбей Сапфир».

– Я снова ходила к психологу. Впервые за пятнадцать лет почувствовала, что нужно.

– Из-за годовщины? – спросила я.

Она пожала плечами и сделала глоток кофе.

– Вопрос в том, годовщины чего. Знаю, знаю, ты говоришь о смерти Дхана. Я тоже. Но еще я говорю о смерти моих отношений, смерти нерожденного ребенка Симоны, смерти всей нашей невинности. 2000 год был самым ужасным годом в моей жизни. Я искренне верю, что, если бы нас не было друг у друга и я не нашла психолога, я бы не протянула так долго.