Только когда враг оказался на окраине Донецка, родители с младшим сыном Анатолием решились тронуться в путь. Рано утором они вышли из дома и отправились в дальнюю дорогу к сестре отца Надежде, сосланной во Фрунзе после ареста мужа. Они шли несколько месяцев через Украину и Кавказ, ночуя у случайных людей, голодали, мерзли, мокли под дождем, спасались от бомбежек. С тех пор Анатолий от нервного стресса начал грызть свои пальцы, его даже оперировали. Говорят, он был способным поэтом. Журналист Лев Сидоровский, в детстве друживший с ним, вспоминает, как «вместе с Толей на школьных вечерах исполнял веселые “злободневные” куплеты на местные темы»[93].
В возрасте двадцати лет, едва окончив учебу в университете, брат Юрия утонул в притоке Ангары Иркуте. Его опознали через десять дней по искалеченному суставу пальца.
В августе 1946 года вышло печально известное постановление Оргбюро ЦК ВКП(б) «О журналах “Звезда” и “Ленинград”». По всей стране начались поиски «своих» Зощенко и Ахматовых. Но поскольку таковых не находилось и найтись не могло, часто доставалось и «просто» талантливым писателям «на местах».
Дело дошло и до весьма отдаленного от столиц Иркутска. 28 сентября 1947 года бюро Иркутского обкома ВКП(б) приняло постановление об идеологической работе, как в кривом зеркале отражающее заботу партии об исправлении литературного процесса в центре. Однако реакция местных властей, а также и самих иркутских писателей, оказалась достаточно вялой. То же – и с поиском «безродных космополитов». Левитанский рассказывал, что в Сибири, в Иркутске, в частности, не было устойчивых традиций антисемитизма. Поэтому поиск «космополитов» какое-то время не приводил к конкретным результатам. Иркутские писатели направили письмо в отдел пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) о журнале «Сибирские огни», не содержавшее никаких конкретных имен и отмечавшее лишь некоторые недостатки, в основном, «по части улучшения журнального хозяйства». Заканчивалось оно так: «Мы просим Центральный комитет ВКП(б) помочь журналу “Сибирские огни”. Мы считаем, что увеличение тиража втрое, вчетверо, т. е. превращение журнала в общесибирское издание, неизбежно повлечет за собой необходимость более серьезной перестройки и содержания журнала в духе тех исторических указаний партии, которые изложены в решениях ЦК о журналах “Звезда” и ”Ленинград”…»[94]
Конечно, такой отвлекающий маневр вряд ли мог пройти без должной реакции властей. Она и последовала…
Самой подходящей фигурой для предполагаемой расправы оказался, увы, Левитанский: хоть и фронтовик, а все-таки еврей.
Дело в том, что вскоре после демобилизации в июле 1947 года Левитанский побывал в Москве – впервые после осени 1941-го. Оправившаяся после войны столица показалась ему прекрасной, «лучшим городом в мире». Под впечатлением от своей поездки он написал стихотворение «Встреча с Москвой», которое начиналось словами: «Я снова в первый раз в Москве». Вот эта конструкция и вызвала нарекания со стороны партийного руководства Иркутска: как же так – «снова» или же «в первый раз»? Поэт Левитанский «не знает русского языка»! Попытка «оправдаться» не увенчалась успехом. Однако на этот раз писателям во главе с Георгием Марковым все же удалось отстоять молодого поэта. Но это был лишь «пробный натиск»…
1947 год был отмечен важным событием: Левитанский женился на Марине Гольдштейн, в то время студентке филологического факультета Иркутского университета.
Марина Павловна родилась в Братске в 1927 году. Ее дед был ссыльным поляком, который отбывал ссылку в селе Братском. Фамилия его не сохранилась. По рассказам, собранным Станиславом Гольдфарбом, он «жил в Братске на Филипповом острове, который ушел под воду, когда образовалось Братское море»[95]. У ссыльного поляка было трое детей, которых (возможно, после его смерти или по каким-то другим причинам) разобрали по семьям и дали фамилии приемных родителей. Мальчик по имени Павел, вероятно, попал в еврейскую семью и обрел фамилию Гольдштейн.
Павел Александрович Гольдштейн окончил экстерном гимназию и работал на иркутском телеграфе. Его женой стала Мария Ивановна Карнаухова из почтенной купеческой семьи Карнауховых[96]. П. Гольдштейн имел семерых детей – четырех девочек и трех мальчиков. (По сведениям С. Гольдфарба, «одна дочь умерла в раннем возрасте, а один из сыновей утонул»[97].)
Марина Левитанская окончила Иркутский университет в 1951 году. Вспоминая годы учебы, она рассказывала: «Деканом у нас был Георгий Васильевич Тропин. Из преподавателей особо запомнился Алексей Федорович Абрамович. Вел русскую литературу замечательно. Но его травили, потому что считали евреем. А его просто еврей усыновил. Абрамович очень толковый человек был, интересный. Еще запомнился старичок – преподаватель латыни. Сдаем экзамен. А мы все писали шпаргалки на руке. И он мне говорит: “Левитанская, пальчиками не шевелите”. Еще французский язык у нас был. Сначала преподавателя не было. Потом появилась бедная одинокая женщина с ребенком. Мы заниматься ходили к ней домой. У нее холод. Ребенок кричит. Ну, какой тут французский язык? Вообще, все мы трудно жили. Но молодость все сглаживала. И радовала библиотека. Я очень любила в ней работать»[98].
А вот еще свидетельство мемуариста:
Марина Павловна уехала из Иркутска в Москву вместе с Юрием Левитанским.
В последующие годы она работала редактором на Всесоюзном радио.
«Радио-спецхран» Госкомитета СССР по радио и телевидению сохранил любопытную запись с «известными работами Марины Павловны Левитанской [Марина Гольдштейн (дев.), р.1927]».
«Варя» (1986), редактор.
«Дата Туташхиа» (1986), редактор.
«Добровольцы» (1978), редактор.