Да, на протяжении веков было две России и две Болгарии. Была Россия Тургеневых, Чеховых, Чернышевских и Россия Бенкендорфов и Дубельтов, Николаев-вешателей и Деникиных-карателей. Была Болгария Левских, Ботевых, Благоевых и Болгария вот таких Попкристевых.
Ветеран авиации продолжал читать лекции, хоть эта работа с каждым днем становилась все опаснее. Его часто задерживали на вокзалах, придирчиво проверяли документы, осматривали багаж. В 1925 году на станции Ихти-ман опять арестовали. Допрашивал его комендант вокзала поручик Муфтачиев, обвиняя в большевистской пропаганде:
- Имеем сведения, что ты ведешь не научные беседы, а большевистскую агитацию, подстрекаешь народ!
Не добившись никаких признаний от арестованного, его под конвоем отправили в Софию, в полицейское управление. А там «до расследования» посадили в тюрьму.
И снова, уже в который раз, потянулись кошмарные ночи в заключении, в неведении, что будет завтра, с допросами и побоями. Через несколько месяцев Черкезова все же выпустили «за недостаточностью улик». Лекции читать строго-настрого запретили.
В Свиштове жены он не застал. Так и не смогла она понять его, жить его стремлениями, его борьбой. Она вместе с детьми навсегда уехала на родину, в Болград. Сотир понимал, что оставаться в Болгарии ему крайне опасно и в 1926 году эмигрировал во Францию.
Родина Парижской коммуны и целой плеяды прославленных пионеров авиации давно привлекала болгарина. В Париже Сотир устроился механиком на авиационный завод, подружился с болгарскими эмигрантами, особенно близко сошелся со студентом-юристом Йорданом Чобановым, который был связан с французскими коммунистами.
Прогрессивно настроенные парижские студенты охотно наведывались к Черкезову на квартиру. Радушный хозяин угощал их вкусными блюдами собственного приготовления, не только болгарскими, но и русскими. Иногда на столе появлялись даже пельмени. Гости с интересом слушали воспоминания Сотира о России, Октябрьском вооруженном восстании, о Ленине. Черкезов пел русские песни - «Стеньку Разина», «По диким степям Забайкалья», а они ему подпевали. Это были хорошие вечера, скрашивавшие пребывание вдали от родины.
Черкезов знакомился с богатой авиационной литературой парижских библиотек, приобрел много фотографий, диапозитивов, работал над проектом самолета, построил несколько летающих авиамоделей. Так прошло пять лет.
В 1931 году новое буржуазное правительство Болгарии объявило амнистию политическим эмигрантам, и Сотир вернулся на родину. После небольшого отдыха в кругу родных он возобновил работу лектора. И в этих странствиях по городам и селам ему вдруг улыбнулось личное счастье: черноокая девушка с восхищением и робостью взирала на авиатора… «Случилось это в ясный, солнечный день в начале декабря 1932 года, - вспоминает Николина Черкезова. - Мой брат Георгий привел меня в читальню, у входа в которую висела афиша, извещавшая о выступлении летчика-ветерана, участника Балканской войны. Когда мы вошли в зал, я увидела своего родственника, разговаривавшего с симпатичным человеком в зеленом габардиновом костюме с приколотым к лацкану пиджака значком в виде аэроплана. Меня представили Черкезову… Я все время чувствовала на себе его внимательный ласковый взгляд. Он оживленно беседовал с братом, старался вовлечь в разговор и меня. Но я робела и молчала.
Прощаясь, он все-таки попросил мой адрес и разрешения писать… И вскоре я стала получать письма… В новогодний вечер брат зашел и предложил мне надеть самое нарядное платье. А оно у меня было одно… Вскоре он появился с Черкезовым. Этот вместе проведенный новогодний вечер решил мою судьбу: ко мне посватался Сотир Черкезов».
Они поселились в городе Велико-Тырново на улице Гурко, 21. Теперь на этом доме установлена мемориальная доска в честь пионера болгарской авиации, ветерана революционного движения.
С той поры в поездках лектора сопровождала молодая жена - друг и единомышленник. Сотир признался как-то, что наибольшей благодарностью для него были слова, сказанные ему при встрече известным летчиком, заслуженным деятелем транспорта Народной Республики Болгарии Панайотом Мазневым:
- Это вы своей лекцией зажгли во мне желание летать!
Николина перестала сопровождать мужа в поездках лишь после того, как у них в октябре 1934 года родилась дочь Маргита. Через шесть лет семья пополнилась еще одной дочкой - Надеждой.
Николина вспоминает, что когда стали приходить вести о гражданской войне в Испании, муж все порывался поехать туда, чтобы помочь республиканцам. Но здоровье не позволило…
В уютной горнице маленького домика, спрятавшегося в глубине фруктового сада на тихой окраине Софии, собрались на конспиративную беседу деятели культуры Болгарии, объединенные стремлением любыми средствами нести своему народу правду о Советском Союзе. И среди этих людей - соратник Чер-кезова в дни Октябрьской революции, его друг и наставник Петр Таушанов.
Однажды он заметил мужчину на своей лекции среди слушателей и подумал: «Как похож этот человек на Таушанова!… Петр ведь никак не мог попасть сюда!» Но когда они встретились взглядами и мужчина улыбнулся, сомнения рассеялись. Да, это он, его боевой товарищ!
После лекции Таушанов подошел к Сотиру, и они крепко обнялись. Петр познакомил его со своей женой и администратором кинотеатра «Капитол» Георгием Арсеновым. И вот теперь Черкезов сидит в кругу друзей. Оказалось, что Таушанов прибыл с неофициальной миссией - способствовать налаживанию торговых и культурных связей Советского Союза и Болгарии, хотя дипломатические отношения между двумя странами еще не были установлены.
После окончания гражданской войны в России Таушанов, принимавший в ней участие, выполнял важные поручения Феликса Дзержинского, в частности, боролся со спекуляцией, помогал налаживать снабжение городов продовольствием. Вгсил Коларов, проживавший в СССР с 1928 года, предложил Петру вернуться в Болгарию в качестве свободного коммерсанта, много лет проживавшего вдали от родины. Таушанов с женой через Варшаву прибыли в Вену, а затем пароходом по Дунаю добрались до Болгарии. Власти встретили их настороженно. Таушанова это не обескуражило - ведь в стране было немало деятелей культуры, которые не только мечтали о светлом будущем, но и конкретными делами приближали его.