...На следующее утро прядей стало намного больше, а цвет глаз из синего приобрёл какой-то фиолетово-сизый оттенок, как цветы горечавки. Я попятилась от своего отражения, всё тело пробрала зыбкая дрожь, так что пальцы сжались в кулаки.
Я была так напугана, что не могла пошевелиться, всё тело одеревенело. Но дальше — не знаю, что на меня нашло, внутри будто оборвалось что-то — схватила вазу с цветами с каминной полки, размахнулась, проливая воду, и запустила в зеркало. Брызги и несколько крупных осколков полетели на пол, а на стекле пропечаталась тонкая паутинка из трещин, в которых застыло моё отражение, разбитое на грани.
Я дышала глубоко и судорожно, в ушах звенело. Я была не готова к такому. Растерянно моргнула, и вдруг какая-то глубинная ярость охватила меня, утягивая на самое дно, где не было ничего, кроме пустоты.
В комнату вбежала Абели.
— Я позову эньера, — испуганно бросила она и вылетела из комнаты.
Почти сразу послышались шаги, и вбежал отец.
— Инэй, дочка! — он бросился ко мне, взяв меня за плечи, чтобы развернуть, но я вырвалась и отшатнулась. Не нужно объятий. Ничего не нужно. Я всё решила.
— Я уезжаю, папа.
***
Последняя поклажа была сложена. Отец провожал меня с мрачностью и смятением в глазах. За эту неделю, казалось, он ещё больше осунулся, появилась глубокая морщина между тёмных бровей и около губ. Хмурый и подавленный, бессильный что-либо сделать. Невыносимо было видеть, как отец изъел всего себя. Но он не виноват. Не хочу, чтобы он ещё и заболел. Виан продолжал отговаривал меня, уверял, что всё наладится и найдётся выход, только бы я осталась в замке. Но я не видела выхода, кроме одного — уехать.
На сердце становилось невыносимо тяжело, когда отец вот так смотрел. Я должна избавить свою семью от клейма. Отец входил в верхний круг судей Аинхона. И если высшая власть узнает о том, что в такой благородной семье появилась ведьма, то будет скандал — беда для всего рода Морейтов.
— Сейчас не самые спокойные времена, на дорогах опасно, Инэй, — твердил отец. — Давай дождёмся Дэнера, он сопроводит тебя.
Я задумалась. Это было бы разумно, но брат неизвестно когда вернётся, да ещё и объясняться перед ним...
— Нет, это долго, — я покачала головой и зашептала, подступив ближе, чтобы нас никто не услышал. — Папа, не рассказывай ему, прошу. Мы же договаривались молчать. Не рассказывай Дэнеру ничего, пожалуйста. Ничего со мной не случится, правда. Всё будет хорошо. Я спокойно доеду до места и пошлю тебе весточку. Мне необходимо уехать сейчас, понимаешь?
Отец молча смотрел на меня, изучая лицо, будто хотел запомнить меня такой, какой я сейчас была, потом твёрдо кивнул. Я выдохнула и с тоской оглядела замок: вряд ли я когда-нибудь вернусь. Сердце кольнуло иглой тоски, и к горлу подступили непрошенные слёзы. Ну вот и пришло то, что я все эти дни сдерживала: страх и наивная обида на обстоятельства, которые меня к этому подтолкнули. Папу я, должно быть, тоже видела в последний раз и также хотела запомнить каждую морщинку на его лице, седину, что едва тронула виски, глубины зелёных глаз и твёрдые линии подбородка и губ. Именно таким: внушительным, сильным и красивым.
Я обняла отца. Так я делала в детстве, когда, бывало, разбивала коленки о каменную плитку и плакала в его камзол.
— Инэй… — позвал папа, будто хотел сказать что-то важное.
— Я буду скучать... — проговорил лишь и смолк. Да и что он скажет? Замуж теперь он не может меня отдать. А оставаться здесь нельзя, пойдут слухи, ненужные домыслы, которые могут обернуться против нашего имени. К тому же, до сестры это всё может дойти. Нет, не нужно, чтобы это произошло. Не хочу, чтобы близкие корили себя до конца дней. Отец что-нибудь придумает, скажет, что я уехала куда-то, или ещё какую-нибудь чепуху, а люди сами всё додумают и сочинят россказни о младшей дочери лорда.
Но всё-таки где-то в глубине души я надеялась, что вернусь… Нет, лучше на корню вырубить любые надежды. Теперь у меня будет другая жизнь.
— И я тоже, — прошептала и отстранилась, поправив накидку на голове, что скрывала мои серебряные пряди, собранные на затылке в узел под чёрной сеткой. — Прощай, папа.