Иеромонах умолк.
Архимандрит подошел к Павлу и взял пакет. Низко склонившись, духовник медленно удалился.
— Чего он добивается? — нарушил тишину Лузгин.
— Догадываюсь, недоволен деяниями отца Сергия, какие-то неполадки подмечает, — высказала предположение Алевтина.
— Выходит, льет воду на мельницу Советов, — уточнил Тимофей Силыч. — Тоже мне, святоша…
— Не горячитесь, Тимофей Силыч, мы в состоянии осмыслить и дать оценку тому, что изложено в письме, так что вряд ли стоит вести об этом речь: есть дела поважнее. На чем нас прервали? — с подчеркнутой суровостью спросил архимандрит. Он был недоволен вмешательством Павла, но более всего тем, что игуменья, обычно скрытная и недоверчивая, поведала об иконе Лузгину.
— Вот я и говорю, — заторопился Тимофей Силыч, догадываясь о настроении Валентина, — время смутное и негоже вам одному с драгоценной иконкой по лесному пути.
— Кого же опасаться? — спросил архимандрит.
— Кто его знает, — уклончиво ответил Лузгин, — однако охрана не помешает.
— Что вы предлагаете? — архимандрит требовательно посмотрел на Лузгина.
— Есть у меня надежное сопровождение. Встретят в удобном месте и проводят, куда требуется.
Архимандрит молчал, выжидая, но Лузгину больше нечего было добавить.
— Хорошо, — нехотя согласился Валентин. И сказал со значением: — Святая церковь не забудет оказанной услуги.
Тимофей Силыч проворчал что-то в ответ и заспешил к себе. Лавлинского нашел в конторе. Он быстро писал на узком листке бумаги. Увидев Лузгина, прикрыл рукой написанное.
— Отчет? — спросил, не скрывая насмешки, Тимофей Силыч. — В Санкт-Петербург или прямо в Париж, ждите, мол, на днях выезжаю, поскольку делать мне здесь больше нечего, фабрику и ту не смог надолго остановить, опять работает, пропади она пропадом вместе с большевиками! Так, что ли?
— Это сугубо личное письмо, — ответил Лавлинский.
— Личное? — переспросил Лузгин, глядя в упор. — А ты что, не видишь, что нынче и личное в общественное полезло?!
— Меня подобные проблемы не интересуют, — поморщился Герман Георгиевич от обращения на «ты».
Лузгин заметил это и продолжил в том же тоне:
— Ишь ты, не интересуют! А вот заинтересуют, когда большевики начнут к тебе подбираться!