Мужики поглядывали друг на друга, покашливали, глубоко затягивались самокрутками, щурясь, от едкого дыма, но мнения своего не высказывали.

— Так что, мужики? — повторил Сергеев.

— Оно конечно, можно и дружину, — первым откликнулся Аверьян.

— Тебе, Клепень, все надо. Каждой бочке — затычка, — хохотнул кто-то.

Это обидело Аверьяна, и он закричал, обращаясь ко всем сразу:

— Не мне, а нам теперь все надо, без согласия промеж нас невозможно. Нет у нас, братки, другой борозды… Иначе не только Ванька Трифоновский, любой, самый завалящий мироед сожрет. — Страстная и понятная крестьянам речь произвела впечатление.

Сергеев уловил настроение и предложил:

— Создание дружины — дело серьезное, быть ей или не быть, решать всем. Потому — голосовать.

— Да что там голосовать — и так согласны!

— Нет, товарищи, — настаивал Никита, — каждый должен выразить свое мнение, чтобы потом не было разговоров, что я, мол, не я и лошадь не моя.

— Правильно, — поддержал Маякин. — И не только проголосовать, но и на бумагу написать, чтобы все по правилам, по закону! Идем в Совет, там все обкумекаем.

— А спать-то когда? Гляди — светает, — заметил Аверьян.

— И хорошо, что светает, на рассвете самые умные да светлые мысли приходят, — ответил Маякин. — Даром, что ли, говорят: утро вечера мудренее!

Зерно было брошено в благодатную почву.

И вот теперь Ферапонт, прислушиваясь к тележному скрипу, вез Бирючкову резолюцию, рожденную в прокуренном Совете после долгих дебатов и раздумий, криков и споров. Трудно рождались строки.

«Мы, трудовые крестьяне Демидовской волости, решили создать боевую дружину в количестве 30 человек. Ответственным распорядителем избран Никита Сергеев. Единогласно постановили принять следующую резолюцию:

Мы, как преданные сыны революции и крепко стоящие на платформе Советской власти, всегда идем ей навстречу, всецело поддерживаем декреты, издаваемые Советом Народных Комиссаров, и объявляем беспощадную борьбу и войну всем тем, кто идет в контр Советской власти, и тем кулакам-мироедам, которые обирают нас до нитки и гноят хлеб в земляных подвалах. Мы считаем действия таковых контрреволюционными и смотрим на них как на врагов революции. Будем преследовать таковых по всей строгости революционного закона, то есть пресекать в корне всякие замыслы и засилия буржуазии. Прочь с дороги, буржуй, поп, бандит-мироед! Знайте, что революционный меч беспощаден! Нам дорога власть, своя власть рабочих и бедного крестьянства, вырванная кровью и потом из рук негодяев и всеядных опричников-империалистов. Пусть знает буржуазия и ее наймиты, что при всякой попытке она наткнется на штык и меч революционного пролетариата и беднейшего крестьянства.

Долой все цепи, тюрьмы и кандалы, тяжести и насилия! Да здравствует равенство и братство, да здравствует вождь нашей революции товарищ Ленин! Да здравствует Красный Октябрь в деревне! Да здравствует РКП большевиков, несущая знамя мировой революции!»

Маякин не заметил, как миновал всегда пугающий его лес и выехал в поле.

Окраина города встретила полуденной тишиной. Завидев журавль колодца, Маякин легонько ударил прутом лошадь. Она слегка ускорила шаг, но потом снова поплелась размеренно и уныло.