Полукровка с досадой качает головой, отложив в сторону надкусанную рыбу.

— Ты так и не поняла. Я не тебя отверг, фэйри, а твое легкомыслие. Я хочу тебя настоящую, а не этот ветреный сурогат! Впрочем, вряд ли ты сейчас в состоянии представить, чего мне стоит сдерживаться…

Он выставляет руки широкими ладонями вверх, будто сдается. Будто объяснять мне что-то бессмысленно.

— Нам пора. Собирайся. Я наполню фляги и мы продолжим путь.

Короткие сборы — и мы снова в седлах.

Опять дорога, скучная и изматывающая. Мышцы, хоть и ноют слегка, но все же готовы верно служить своей хозяйке. А вот мысли меня ни в какую не слушаются. Приказываю им затихнуть, заглохнуть, наконец, но они лишь активнее мечутся в голове.

То я злюсь на полукровку с его «хочу тебя настоящую!», то ругаю себя со своей дурацкой гордостью, присущую мне в ясном сознании. Что-то мы с Хродгейром совершенно не совпадаем.

Как он не понимает?! Пока я готова на все, здесь и сейчас, меня же брать надо горяченькую! Чтобы передумать не успела! Страшно подумать, что я скажу, когда действие аверики закончится! Вдруг опять начну чушь нести про обеты безбрачия!

Хотя свобода — вещь неоспоримо прекрасная, но неужели нельзя оставаться свободной, при этом отдаваясь любви? Вот сейчас, например, я чувствую себя запертой в клетку его неприятия. Где тут свобода?! Для меня свобода — это прижаться к его губам, сейчас таким недоступным, и забыть обо всем остальном!

Может, к бесам любовь? Или лучше к бесам свободу?! Ох! Как все запутано!

Хродгейр едет впереди ровной рысцой, я трушу за ним следом. Наверно, он и не подозревает, какая буря бушует в моей груди. Думает, наверно, об организационных моментах: маршруте, ночлеге, еде… Везет же некоторым!

Когда солнце дотрагивается до горизонта, от отчаянной неясности и сумбура в голове я готова взвыть.

По дороге Хродгейр находит небольшую пещеру с низким входом и впервые за время нашего побега разводит костер.

Уходит на некоторое время внутрь и возвращается со связкой тряпочек. Только когда он эти тряпочки накалывает на заранее заточенную ветвь и укрепляет ее над углями, до меня доходит, что у нас предполагаются летучие мыши на ужин. Ээ… Ладно. Все лучше, чем сырая рыба!

— Осталась ночь пути, — говорит мой спутник, поворачивая шампур с нанизанными тушками. Отблески едва горящих угольков путешествуют по его лицу, рисуя причудливые дорожки. Я, как завороженная взираю на эту красоту. Пальцами цепляюсь за подол — едва удерживаюсь от соблазна пододвинуться поближе и потрогать его кожу — настоящий он или мне снится?

— У тебя хватит сил, чтобы добраться до Даэрониса? Или здесь переночуем?

— Мы можем ехать. Если вдруг меня покинут силы, я хлебну настой.

— Нет. Настой ты хлебать больше не будешь, — света от углей достаточно, чтобы увидеть, как напрягается его лицо, как играют желваки на скулах. Почти сразу он добавляет чуть мягче:

— Больше никакой аверики! Ты сейчас ходячий соблазн. Ты сбиваешь с ног ароматом желания и любви. Вкусная. Одурительно вкусная. Я и так едва держусь, — об его дикий взгляд обжигаюсь. На миг в глубине его зрачков вижу зверя, готового меня сожрать всю без остатка. Опускаю глаза и поспешно обещаю:

— Ладно. Никакой аверики. Я просто не уверена, что вытерплю всю дорогу.