Письмо из Берлина, о котором вдове поэта Джалиля сообщил Фадеев, пришло в Москву уже после окончания войны, после нашей победы над фашистской Германией. Мы так и не знаем, кто же были эти солдаты, нашедшие записку Мусы в тюрьме Моабит. Позднее удалось выяснить, что служили они в 79-м стрелковом корпусе, штурмовавшем Берлин. Корпус входил в состав 3-й Ударной армии, командовал им генерал-майор Переверткин, и штаб корпуса во время боев размещался в моабитской тюрьме. Других подробностей пока установить не удалось.

Прошло два года после окончания войны, и о судьбе Мусы Джалиля пришла еще одна весточка. Это была маленькая, самодельная тетрадь со стихами поэта, написанная на татарском языке, латинским шрифтом. Прежде чем прийти по назначению, блокнот совершил долгий путь. Это были последние стихи Мусы Джалиля, написанные им в фашистских тюрьмах. Перед казнью он передал блокнот соседу по камере, бельгийскому партизану Андре Тиммермансу. Джалиль просил сохранить эти стихи и переслать их на Родину.

На обложке блокнота стояла надпись:

«Муса Джалиль. Моему милому другу Андре Тиммермансу от Мусы Джалиля. 1943—44. Берлин».

На другой страничке блокнота указывался московский адрес Амины-ханум — жены поэта и была сделана еще одна приписка:

«В плену, в заточении — 1942.IX — 1943.XI — написал 125 стихотворений и одну поэму. Но куда писать? Умирают вместе со мной».

А дальше, рядом со стихами, последняя просьба поэта:

«Я, татарский поэт Муса Джалиль, заключен в моабитскую тюрьму за политическую работу против фашизма и приговорен к смертной казни. Сообщите об этом в Москву, в Союз писателей. Прошу передать мой привет Фадееву, Тычине и моим родным, которые живут в Казани».

Андре Тиммерманс не смог сразу выполнить просьбу Джалиля. После освобождения из фашистской неволи он тяжело заболел и только через два года смог передать блокнот поэта в Советское посольство в Брюсселе, а оттуда его переслали в Москву. Но Андре Тиммерманс, выполняя предсмертную просьбу поэта, не сообщил собственного адреса. Поиски Тиммерманса не давали никаких результатов. А сосед Джалиля по тюремной камере оставался пока единственным свидетелем последних дней жизни Джалиля.

Потом приходили другие вести, говорившие о героической жизни, борьбе Джалиля и его товарищей в фашистских застенках. Еще одну тетрадь предсмертных стихов привез на Родину лейтенант Нигмат Терегулов. В камере дрезденской тюрьмы обнаружили надпись, сделанную рукой Ахмета Симаева — соратника Мусы, о том, что одиннадцать татар-патриотов приговорены к смертной казни… Но все это были разрозненные сведения, не собранные воедино, из них нельзя было воссоздать картину минувших событий. К тому же познакомиться с этими документами удалось только много лет спустя после войны.

Но еще в Нюрнберге, где судили главных военных преступников, виновных в фашистских злодействах, в заговоре против мира, автору этих строк довелось узнать о некоторых событиях, имевших непосредственное отношение к судьбе Джалиля и его погибших товарищей.

В зале заседаний международного суда на скамье подсудимых среди других преступников сидел человек с колючими глазами — Альфред Розенберг. Это был недавний министр оккупированных территорий Востока, руководивший колониальной политикой нацистской Германии. Остзейский барон Альфред Розенберг, белоэмигрант, сбежавший из России в начале революции, люто ненавидел страну, которую ему пришлось покинуть. Он прижился в Берлине, нашел себе пристанище среди германских нацистов. Здесь стал главным специалистом «по русскому вопросу». Именно ему и принадлежала идея расчленения Советского Союза на ряд мелких колоний, во главе которых должны были стоять нацистские генерал-губернаторы. В Казань, Саратов, Прибалтику, на Украину, Кавказ, в Белоруссию были назначены немецкие гауляйтеры. Еще до нападения на Россию им предоставлялись неограниченные права в управлении будущими колониями.

Среди документов нюрнбергского трибунала, изобличающих бывшего министра оккупированных территорий Востока, имелся протокол совещания, которое Розенберг проводил перед самым нападением на Советский Союз. К протоколу была приложена карта будущих государств немецких имперских комиссариатов. Один из таких комиссариатов, называвшийся «Идель Урал», занимал на карте все Поволжье, Башкирию, часть Урала, астраханские степи. В Казань гауляйтером нового государства назначался некий доктор Отто Шульман.

Но в то же самое время существовал приказ Гитлера об уничтожении всех «азиатов», попавших в плен, — татар, узбеков, киргизов, башкир и других представителей советских народов Востока. Однако этот приказ вскоре был отменен: нацисты рассчитывали осуществить преступные планы руками своих жертв. Расчленение Советского Союза они намеревались провести не только с помощью своих вооруженных сил, но и при содействии завербованных предателей.

Осенью 1942 года, когда для главарей фашистской Германии стало ясно, что восточная кампания затягивается и вызывает тяжелые потери, было решено создать военные формирования из советских военнопленных, прежде всего из людей нерусской национальности. Расчет был прост: под воздействием голода и террора пленные добровольно пойдут в легионы, в армию генерала Власова, который к этому времени, сдавшись в плен, согласился работать на гитлеровцев.

Для руководства легионами нашли семидесятилетнего генерала фон Кестринга, тоже «специалиста» по русскому вопросу; когда-то он воспитывался в Москве в семье книготорговца и свободно говорил по-русски.

В ставке Гитлера полагали, что генерал Кестринг отлично знает психологию русских людей. В юности он переехал из Москвы в Германию. Став офицером во время первой мировой войны, выполнял секретные задания в Галиции и в Палестине. Во время оккупации Украины немецкими войсками в гражданскую войну Кестринг был прикомандирован к военной миссии в Киеве при гетмане Скоропадском. Был командиром кавалерийского корпуса, позднее стал германским военным атташе в Китае, а затем снова вернулся в Москву и до самого нападения гитлеровцев работал здесь военным атташе.

В материалах нюрнбергского трибунала я прочитал справку об Эрнсте фон Кестринге. В ней сказано: «Кестринг — старый, опытный разведчик. В общежитии вежлив, хитер, изворотлив. В разговоре всегда старается льстить собеседнику».

Вот такого человека — лису в генеральских погонах — и поставили во главе будущих легионов.

Духовным наставником и руководителем мусульманских легионов назначили «верховного иерусалимского муфтия», который бежал со своим гаремом с Ближнего Востока под крылышко немецких нацистов. У него было очень длинное имя — Саид Мухамед Амин эль Гуссейн — и такой же длинный перечень преступлений. Перед войной его завербовала немецкая разведка, а несколько раньше он учился в турецкой офицерской школе. Никто не мог понять, как он стал муфтием. Амин эль Гуссейн то участвовал в фашистских заговорах на Ближнем Востоке, то готовил «священную войну» против Советского Союза, укрываясь в японском посольстве в Иране.