Такая уж у меня натура: в суровый час Отечественной войны настрочил тебе целую брошюру сентиментальных словоизлияний о личных чувствах замечтавшейся своей души. Видно, времени было много! Но я не осуждаю себя за это. Только сердце, полное чувств, способно творить большие дела. Вот буду скоро на фронте, и ты увидишь, что эта замечтавшаяся сентиментальная душа покажет, на что она способна… Ну, до свидания, милая! До победы!..»

Муса дописал письмо, достал из планшета конверт, надписал свой казанский адрес и положил письмо снова в планшет — когда приедет в часть, отнесет его на полевую почту.

А поезд шел, пробираясь среди заснеженных перелесков. Стало смеркаться, кто-то зашторил окно и зажег огарок свечи. Поезд приближался к Малой Вишере. Муса ехал в распоряжение политуправления Волховского фронта. Это было ранней весной, а в начале апреля Джалиль получил назначение в редакцию газеты 2-ой Ударной армии, которая стояла в болотистых лесах севернее реки Волхов.

От Малой Вишеры до редакции, расположившейся в недавно освобожденной, почти сгоревшей дотла деревне Огорели, надо было ехать еще около сотни километров. Ехали на редакционном грузовичке под бомбежкой, под артиллерийским обстрелом — армия находилась уже в полуокружении.

К тому времени на Волховском фронте сложилась очень сложная обстановка, всюду шли тяжелые, напряженные бои. Еще зимой, стремясь облегчить положение блокированного противником Ленинграда, Ставка Верховного главнокомандования дала указания предпринять решительное наступление силами трех фронтов с задачей окружить и уничтожить немецкую группировку севернее Ленинграда. На любаньском направлении действовали войска 2-й Ударной армии. В тыл немцев ринулись кавалерийские части, а следом за ними в прорыв вошли дивизии Ударной армии. Но выполнить план операции не удалось.

2-й Ударной армией командовал генерал Власов, оказавшийся впоследствии изменником Родины. Не выполнив поставленной перед ним боевой задачи, он остановил армию в непроходимых лесных болотах. В марте немецкая группировка «Север» нанесла контрудар и завязала бои по окружению 2-й Ударной армии. Советские войска самоотверженно сражались с превосходящими силами врага. Без пищи и боеприпасов, в топких болотах, под перекрестным огнем солдаты неделями отражали натиск противника. Приближающаяся распутица грозила поставить Ударную армию в еще более тяжелое положение. Только узкая горловина соединяла ее с войсками Волховского фронта. Подвоз продовольствия и боеприпасов был затруднен. Следовало немедленно принять меры к планомерному отводу дивизий, но генерал Власов не хотел выполнять указания Ставки.

Весной произошла катастрофа. Германские войска, перерезав горловину близ реки Волхов, полностью окружили войска 2-й Ударной армии. В небе над окруженными дивизиями день и ночь висели фашистские самолеты. Они бомбили войска, расстреливали их из пулеметов. Все теснее сжималось кольцо врага. Но борьба продолжалась. Солдаты, черные от болотной грязи, от копоти, с глазами, воспаленными многодневной бессонницей, лежа на зыбкой земле, продолжали драться. Они давно уже не получали ни хлеба, ни сухарей, ели крапиву, кору молодого осинника. А кругом стояли непроходимые топи, нельзя было вырыть даже ямки, чтобы укрыться от пуль и осколков, — все сразу затягивало тиной, заливало водой. И все же солдаты продолжали сражаться, даже в этих нечеловеческих условиях. Особенно тяжелые бои разгорелись вокруг селения Мясной Бор.

В годовщину войны — 22 июня, восемьсот солдат пошли на прорыв через «Долину смерти», как называли они узкую горловину, соединявшую 2-ю Ударную армию с Волховским фронтом. Бой был жестокий. Из восьмисот человек, пошедших в наступление, уцелело всего лишь несколько десятков бойцов. Но они выполнили долг — прорвали кольцо окружения. С одиннадцати часов утра до шести вечера через разорванное кольцо выходили солдаты окруженной армии.

К вечеру этого дня гитлеровцы снова сомкнули кольцо окружения. Еще через несколько дней все было кончено. Предательство генерала Власова привело к поражению 2-й Ударной армии. Власов открыто перешел на сторону фашистской Германии.

В этих схватках, в борьбе не на жизнь, а на смерть участвовал и Муса Джалиль — сотрудник армейской газеты «Отвага». Долгие годы об этом периоде жизни поэта мы знали только по нескольким его четверостишьям:

Об остальном мы могли только догадываться: тяжелое ранение, плен, пропавший без вести Муса Джалиль…

Теперь, через много лет, стало известно: редакция армейской газеты «Отвага» 22 июня пыталась вырваться из окружения. В редакции было двадцать четыре военнослужащих, включая наборщиков, печатников, шоферов и двух бойцов охраны. Они дрались вместе с наступающими войсками, стремившимися прорвать вражеское кольцо. Борьба продолжалась и в следующие дни. Вырваться из окружения удалось только троим. Муса Джалиль был тяжело ранен и двадцать шестого июня попал в плен где-то в районе Мясного Бора. Об этом он сам рассказал в немецком лагере военнопленных Салиху Ганееву, который после войны возвратился на Родину. Ганеев и принес эту печальную весть друзьям поэта.

Салих Ганеев сообщил, что 26 июня Джалиль с группой солдат и офицеров снова пытался вырваться из вражеского кольца. Их машину немцы обстреляли из миномета. Тяжелая мина разорвалась под кузовом их машины. Многие были убиты, а Мусу отбросило взрывной волной. В тот день битва под Мясным Бором закончилась. По словам Ганеева, Муса Джалиль был ранен в плечо, у него была перебита ключица, осколки поцарапали грудь. Только через несколько месяцев Джалиль мог немного прийти в себя после ранений, но глубокие шрамы навсегда остались на его теле. Ганеев видел их, когда приходилось вместе с ним мыться в лагерных банях.

Но самую первую весть о Мусе Джалиле прислали в Союз писателей солдаты, штурмовавшие Берлин. Вот что написал жене поэта Александр Александрович Фадеев, бывший тогда руководителем Союза писателей:

«Товарищ Залилова! — писал он. — Во время пленума Союза писателей в Москве в 1945 году прибыло письмо из одного подразделения Красной Армии, занявшего моабитскую тюрьму в Берлине. (В то время, когда они писали письмо, еще не весь Берлин был занят нашими войсками.)

В этом письме они сообщали, что, заняв тюрьму, среди всякого бумажного мусора они нашли вырванный из какой-то книги лист с чистыми полями, где на полях имеется запись татарского писателя Мусы Джалиля.

Листок был приложен. На полях была запись, примерно следующего содержания: «Я, татарский писатель Муса Джалиль, заключен в моабитскую тюрьму как военнопленный, которому предъявлены политические обвинения, и, наверное, буду скоро расстрелян. Если кому-нибудь из русских попадет эта запись, пусть передадут от меня привет моим товарищам-писателям в Москве».

…Дальше шло перечисление фамилий, среди них и моя фамилия, а остальные фамилии я забыл. Потом — просьба сообщить семье и адрес семьи. Затем шла подпись и число, которого я не помню, кажется, это был даже 44-й год.

На полях были еще две приписки, сделанные разными лицами, разными карандашами и, очевидно, в разное время. Одна выражала надежду, что, может быть, Залилов еще останется жив. Другая, очень безграмотная, была враждебного содержания к Советской власти и в ней говорилось, что «вашего Джалибула» (по неграмотности писавший спутал фамилию Джалиля с фамилией Джалибул) уже нет в живых.

Красноармейцы из подразделения, приславшие этот листок, писали, что они ознакомились с его содержанием и поклялись отомстить за смерть писателя Залилова…»