Чтобы выплеснул свою боль и ярость, чтобы понял — я его. Многое между нами стоит и все это нам придется решать, но не сейчас. Сейчас я хочу его успокоить и успокоиться сама, погасить пламя внутри.

— Моя… - вздох-шепот и резкое грубое движение внизу. Рваное белье летит на пол.

На мгновение зажимаюсь — боюсь, что ворвётся в меня так же грубо, сделает больно, накажет за глупое послание Антона.

Но боли нет, как и грубости.

Никита молчит, дышит хрипло и осторожно поглаживает меня внизу. Я знаю, там влажно, и он это чувствует, рычит и убирает пальцы.

Мне все ещё страшно, особенно, когда вместо пальцев я чувствую прикосновение его горячей плоти. Воспоминания о первом опыте обрушиваются и напрочь убивают все желание. Какая же я дура! Он такой большой там, внизу, да и злой, как черт.

Я каменею, пытаюсь отползти выше, чтобы ослабить усиливающееся давление, но Никита крепко держит. Его руки впечатывают распахнутые бедра в столешницу, пылающий взгляд обжигает душу. Наши тела соединяются.

Медленно, толчок за толчком, он растягивает меня, протискивается в узкую глубину, заставляет постанывать и изумлённо распахивать глаза.

Нет, боли нет, разве что самую капельку, но и она вскоре ушла, когда тело покорилось и перестало зажиматься. Изумление вызывали собственные возможности принять в себя "это", ведь ещё пару дней назад я подозревала, что секс без боли между нами невозможен. Оказалось — ошибалась. Очень даже возможен, более того, — весьма приятен.

Трудно мне было только в самом конце, когда Никита, как и в первый наш раз, ускорился и увеличил напор, но этот дискомфорт сполна компенсировался мужским триумфом и ликующим финальным рыком:

— Моя!!!

Знакомство с отцом Никиты продолжилось и в следующие несколько дней.

Каждое утро после предварительного звонка Радо приходил, забирал Никиту и они на несколько часов уходили в лес.

Возвращались всегда уставшими, но глаза блестели у обоих.

После мы пили чай на террасе нашего домика, иногда обедали, и общались с Радо.

Постепенно я начала привыкать к его обществу и чувствовала себя свободнее, тем более, по Никите было заметно, что общение с отцом ему нравится и идёт на пользу.

Примерно через неделю Радо засобирался домой и сделал нам предложение, от которого мы с Никитой растерялись. Впрочем, по выражению лица Никиты я поняла — он что-то подобное предполагал, а может и обсуждал уже с отцом.

— Переезжайте ко мне, ребята. Вам у нас понравится. Семихолмская не такая большая, как стая Артема, но у нас очень хорошо — живём дружно и, главное, там твое место Никита. Я многому тебя научил за эти дни, но твой волк ещё очень юн и вспыльчив, ему нужно общество себе подобных.

— Ты говорил, что я хорошо себя контролирую и могу вернуться к прежней жизни. Через неделю начинается учеба, последний курс, я думал доучиться спокойно. — Никита ободряюще улыбнулся мне и пожал ладонь. Мне понравилось, как он держался в разговоре с отцом, уверенно и на равных, но это не отменяло внутреннего беспокойства. Я не очень понимала, зачем нам куда-то ехать и, тем более, переезжать.

— Да, сын, ты готов выходить в общество. Твоя пара привязана, волк за нее спокоен, с этим все в порядке. Но я хочу, чтобы ты познакомился со своим дедом и со стаей. Тебе не обязательно бросать тут все и переезжать прямо сейчас, просто подумай над этим и обязательно приезжай в гости. Я буду ждать.